Кунцево и Древний Сетунский Стан

стр. 204-214

ИСТОРИЧЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Имя князя Ивана Федоровича поминалось и при первом самозванце. Рассказывали, что Мстиславский был ему, то есть истинному царевичу Дмитрию, крестным отцом, и лже-царь сохранял дорогой его крест как прямое доказательство истинности своего царского происхождения.
У князя Ивана Федоровича было два сына и две дочери. Младший сын Василий помер еще при Грозном в 1582 г. Дочь Настасья также еще при Грозном была замужем за названным царем Симеоном Бекбулатовичем, которому Грозный передал царство, даже венчал его царским венцом, назвавшись сам простым государем (владельцем) князем Иваном, Иванцом Московским. Все это делалось во время Опричнины. Титулованная Царица Настасья скончалась схимницею с именем Александры в 1607 г.

Другая дочь, Ирина, осталась девицею и потом была пострижена в монахини. Единственным представителем этого знатного рода и последним в роде был старший сын, князь Федор Иванович, который, подобно отцу, занимал между боярами и в Думе первенствующее положение до своей смерти, в течение всего Смутного времени нашей истории. Службу он начал, как и отец, тоже кравчим в 1575 г. и через два года был пожалован в бояре. Годунов, удаливший со сцены отца, оставил сына в покое. Это показывает, что Федор Иванович не был по своему характеру опасен для будущего обладателя царством. Действительно, это был человек тех же осторожных нравов, как и отец.

Он не вмешивался в боярские интриги, стоял от них подальше и всегда особником, защищая только интересы того государя, которому обещался крестным целованьем служить; а служил он и Годунову, и Расстриге, и Шуйскому, и Владиславу, и на остаток дней царю Михаилу Романову. Для господствовавшей в каждое время власти он был дорогой человек, как главный авторитет всего боярства, всей правящей среды, и между тем человек спокойный, вовсе не честолюбивый и не способный ни к какой интриге. Годунов, однако, и его побаивался, и рассказывают, что будто бы и жениться ему не позволял, дабы вовсе прекратить род такого опасного совместника для получения царства. Неизвестно, когда это было: быть может, еще в самом начале стремлений Годунова проложить себе путь на престол. Известно только, что Федор Иванович был женат три раза. Первая его жена Улиания скончалась 1586 г. апреля 6.

Со второю — Прасковьею Ивановною - он был в 1606 г. мая 8 посаженным отцом, а она матерью у Расстриги, который будто бы и устроил этот брак, дозволив боярину жениться после запрещения Годунова. На третьей — Орине Михайловне, дочери князя Михаила Григорьевича Темкина-Ростовского. - он женился 21 января 1617 г. Она пережила своего мужа и скончалась инокинею, с именем Домники, 1630 г. июля 7. Таким образом, если и действительно Годунов препятствовал его женитьбе, то это могло случиться, как и вероятнее, не в царствование Годунова, а еще прежде, при царе Федоре Ивановиче, именно после 1586 г., когда умерла первая супруга, причем Годунов мог действовать еще именем царя Федора.
В течение своей службы Федор Иванович совершил несколько походов в Ливонию, против шведов, против польского короля Батория, против татар (1577-1592). Особенно удачно он воевал против шведов в 1590 и 1592 гг. Но в Смутное время ему не счастливилось. При Годунове, встретив Самозванца под Новгород-Северским, в декабре 1604 г.. он проиграл битву и был так изранен (получил 15 ран), что попал было в плен, но вскоре был отбит. Точно так же он потерпел поражение и при Шуйском от полчищ Болотникова. Первенствуя в царской Думе между боярами, он и в походах всегда назначался первым, старшим воеводою.

Как ни был Мстиславский осторожен и далек от всякой интриги, но по особенно видному своему положению в государстве не раз попадал, по крайней мере, своим именем, в огонь боярских смут и заговоров против боярских же царей, Годунова и Шуйского. И один из таких заговоров потерпела и его старшая сестра Ирина. Еще при царе Федоре Ивановиче, когда всем явно стало, куда направляет свои виды шурин его Годунов, лучшие, наиболее предприимчивые бояре, именно Шуйские, с совета митрополита Дионисия и при пособии всего московского купечества решились перейти временщику дорогу. Так как у царя Федора детей не было и царица Ирина, сестра Годунова, не обещала чадородия и в будущем, то упомянутые лица составили совет и рукописаньем утвердились: бить челом государю, чтобы он оставил первую царицу, отпустил бы ее в иноческий чин и, ради чадородия и наследника, женился бы на другой. Невестою была избрана сестра Мстиславского Ирина Ивановна. Само собою разумеется, что Годунов тотчас проведал этот заговор, и Ирину тайно увезли из дома и постригли. Шуйские и их советники тоже были все разосланы в ссылку и там изведены. Несчастная княжна пережила всех своих врагов и всех своих родичей. Она скончалась 15 нояб. 1639 г., живя в Вознесенском монастыре и пользуясь постоянно царским почетом при супруге царя Михаила Евдокии из рода Стрешневых. Она же из Мстиславских была последнею вотчинннцею села Хвилей со всею Кунцевскою местностью.
При избрании на царство Василья Шуйского многие думали избрать лучше Федора Ивановича Мстиславского, и говорят, что если б созван был Земский Собор, то так бы и случилось, потому что Мстиславский был самый знатный человек в государстве и к тому же был совсем непричастен ни к какой из боярских партий. Однако князь решительно отказывался от царского венца и говорил, что пострижется в монахи, если его выберут. Между тем многие поспешили и без Земского Собора выбрать Шуйского.

Вверх

Тогда противная партия, должно быть по преимуществу сторонники и родственники Мстиславского, затеяла смуту его именем, надеясь посадить его на царство даже и против его желания, лишь бы низвергнуть Шуйского и приобрести при новом царе новые выгоды. По розыску оказалось, что Мстиславский ни в чем не был виноват, а зачинщиком явился боярин Петр Никитич Шереметев, родственник Нагих. (За Мстиславским была женою двоюродная сестра царицы Марфы Нагих.)
Окончилось потом и царство Шуйского, а Мстиславский все оставался первым, оставался как бы корнем московского боярства, которого очень многие ветви частию были порублены, частию сами обломались в эту бурную и грозную эпоху нашей истории.
Когда, по низведении Шуйского, настало Междоцарствие, кому же было взять в руки правление государством, по крайней мере на время, до избрания царя, как не боярской Думе. В Думе оставалось семь бояринов. и во главе их стоял тот же Мстиславский. Временное правительство и скрылось в его имени: грамоты писались и все распоряжения делались от боярина Федора Ивановича Мстиславского с товарищи.
Недолго существовало это правительство: только два месяца оно наслаждалось властью, как говорит летописец, и само отдалось в руки Поляков. «Оскудеша премудрые старцы, эти седмочисленные бояры, изнемогоша чудные советники! Отнял Господь крепких земли!» — восклицает летописец, описывая события этого времени. Боярская среда здесь вполне обнаружила, что Грозный был прав, постоянно обвиняя и подозревая ее в измене. Она в лице своих представителей и самых бойких и деятельных людей тянула в Польшу, выбрала себе в цари королевича Владислава, готовилась присягнуть и самому королю Сигизмунду. Со стороны бояр такая измена являлась необходимостью, по той причине, что они ставили личные свои пользы, свое честолюбие и властолюбие выше выгод отечества; они готовы были для своей чести и корысти пожертвовать самыми существенными интересами Русской Земли. Эту-то боярскую натуру очень хорошо и понимал Грозный.
Вот открылась боярам дорога к престолу: один за другим взбираются на эту высоту и падают. Годунова они низвергли посредством Самозванца, возвели Шуйского: ясно, что и этот был ненадобен, потому что оставались еще кандидаты. Стремится на ту же высоту князь Голицын (Василий Васильевич). Но было уже достаточно тяжелых опытов боярского царствования. Из среды же бояр и самый старший и первый из них становятся около престола и окончательно отрезывает к нему путь. То был Федор Иванович Мстиславский. Он прямо объявил, что сам он царем быть не желает, да и никого не желает видеть на царстве из своей братии бояр, и предложил избрать в цари кого-либо из царского племени, разумея именно польского Владислава. Старое родство с Литвою взяло свое. Тотчас разосланы были грамоты по городам, чтобы земство собиралось в Москву избирать царя. Но земство молчало и в Москву не ехало. Между тем на Москву наседал второй Самозванец.

Тушинский Царик. и стоял уже в Коломенском. Москва при руководстве Мстиславского и по тайным проискам других бояр поспешила присягнуть королевичу Владиславу. Один только патриарх Гермоген и за ним весь народ, то есть черные люди, желали избрать кого-либо из прирожденных русских и указывали на Голицына и на Михаила Романова как родственника царю Федору Ивановичу. Вероятнее всего, что и тогда царство осталось бы за Романовым, если б избрание совершилось всею землею. Романов был именно такой юноша, который стоял далеко от всех партий и больше боялся царского сана, чем желал его, ибо очень хорошо видел, как эта высота опасна. Так. по крайней мере, рассуждала его мать, инока Марфа Ивановна, когда совершилось уже всенародное избрание ее сына в цари. Она долго и настойчиво отказывала Земскому Собору, припоминая все несчастные события с бывшими царями, и упирала вообще на криводушие и изменчивость избирателей. Действительно, надо было пройти многим испытаниям, надо было, чтобы боярство употребило все последние хитрости и интриги, когда наконец встал сам народ спасать отечество собственными руками и когда он потом высказал о выборе царя свое решительное слово.

Таким образом, Мстиславский поступал не в интересах всего народа, всей земли, а в интересах той же боярской среды, в которой он был первым человеком. В нем крепко сидел боярский дух; он был очень ревнив к боярской чести, и если сам не хотел царского сана, зная вперед, что не сумеет устоять в нем, то из ревности к тому же сану не хотел, чтобы и другой кто из равных овладел им. Нейтральным человеком являлся ему только чужой, а по старым родовым преданиям и связям с Литвою именно польский королевич Владислав. В этом случае повторилось то же, что всегда бывало между враждующими ревнивыми боярскими родами: дабы удовлетворить все стороны и умирить замешательство и раздор, они призывали Рюрика, третье чужое для всех лицо.
Когда приверженное к Польским интересам боярство довело дело до того, что решилось присягнуть даже королю Сигизмунду или отдаться в его полную волю, и когда оно стало принуждать и патриарха, чтобы утвердил эту мысль грамотою, то патриарх Гермоген проклял это боярское начинание.

Рассказывают, что у патриарха с боярами была большая ссора по этому случаю, что наиболее деятельный зачинщик этого дела и всего зла предводитель, Михаила Салтыков, понося и позоря владыку, от ярости выхватил на него нож. Гермоген громко ответил, что не боится его ножа, что силою креста вооружается против ножа, и тут же проклял изменника. А Мстиславскому сказал: «Ты должен начинать, господин; ты знатностью теперь над всеми большой; тебе должно подвизаться за православную веру; если же и ты так же прельстился, как и прочие, то скоро Бог прекратит жизнь твою и род твой возьмет весь от земли живых, и не останется рода твоего ни один».

Так и сбылось это пророчество, прибавляет позднейший летописец.
Бояре продавали отечество за боярские почести и корысти, а потому и великий подвиг спасти отечество от иноплеменной и собственной внутренней вражды достался не первому боярину, а первому простолюдину, выборному человеку Русской Земли, Козьме Минину. Первый боярин остался по-прежнему первенствовать в царской Думе, то есть все осталось в прежнем порядке, а народом уничтожен был только беспорядок, наделанный теми же боярами.
При царе Михаиле Федоровиче Мстиславский мог доживать свой век очень покойно. Смуты окончились, и старое даже и изменниками не поминалось. Все было забыто, и всем последовало всенародное прощенье. Вина всех смут была принята на себя всем народом, а потому и у престола молодого царя собрались и вожди очищения земли от врагов, вожди спасения и вожди измены и прежних смут и интриг.

Пророчество Гермогена о Мстиславском сбылось. В 1617 г., как сказано, боярин женился на дочери князя Михаила Григорьевича Темкина-Ростовского Ирине Михайловне. Но потомства, и именно в мужском колене, князь не оставил. Известно только, что от всех трех браков у него был сын Василий, рано умерший, и две дочери, Ольга (1609 г.) и Ирина (1620 г.).
Князь Федор Иванович умер 19 февраля 1622 г., оставив после себя супругу Ирину Михайловну и сестру старицу инокиню Ирину Ивановну, жившую в Вознесенском монастыре. Двор боярина и дальние вотчины оставались за его вдовою до ее кончины в 1630 году июля 7. Из боярских вдов, бывавших при дворе царицы Евдокии Лукьяновны, она была вдова большая, то есть самая знатная, первенствующая, разумеется, по бывшему первенству ее мужа. Иногда при случаях торжественного приема иноземных посольств от ее двора выставлялось для посольской встречи 25 и 30 человек дворовых людей, конных и в цветном наряде. Это показывало, что двор Мстиславских был не только знатен, но и достаточно богат, потому что число высылаемых от боярского двора людей всегда определялось его богатством: иные вдовьи дворы выставляли только 4 человека, и потому 30 человек было большим числом даже и вообще для богатого боярского двора.

Вверх

В 1622 г. ей дана была на владенье и жалованная грамота. Несчастная невеста царя Федора, бывшая теперь инокинею Вознесенского монастыря, конечно, из монастыря же и владела своею вотчиною, изредка, быть может, в летнее время приезжая посмотреть на свое хозяйство и сделать лично какие-либо распоряжения. Вотчиною управлял приказчик Третьяк Резанцев, который и жил при боярском доме вместе с другими дворовыми людьми; а их всего было 2 конюха да деловых, работных, три человека.
Взглянем на состояние Кунцевской местности в это время. Резиденциею вотчины было село Хвили на реке на Москве, усть речки Хвилки. Под селом был пруд, как и теперь, а в селе церковь: Покров Богородицы с приделом Зачатия св. Анны, деревянная, строенная клетски. то есть так, как клеть — изба. В церкви: образы, свечи, книги, на колокольнице колокола и всякое церковное строенье было вотчинниково. Причт состоял из попа, дьячка, пономаря и проскурницы (просвирни). Вблизи церкви стоял двор вотчинников — боярский двор.

Нам неизвестно, каковы были сельские боярские хоромы князей Мстиславских, но, по всему вероятию, они не отличались от того общего типа боярских сельских домов, какой был господствующим в XVII, а стало быть, и в XVI столетии. Хоромный состав такого двора заключался в нескольких горницах с комнатами, разделенных сенями и стоявших на жилых подклетах, то есть на нижнем служеб­ном этаже; через сени же стояли повалуши, род жилых высоких башен в три яруса. В богатом дворе над горницами строился третий ярус — чердаки или терема.
Таковы были части жилых хором, находившиеся в одной связи. Боярские хоромы стояли всегда в глубине двора, огороженного забором, по большей части на все четыре стороны. Во двор вели одни или двое ворот, передние, с приезда, и задние, с поля. Хоромы иногда стояли посреди двора, против ворот, или посреди же двора к какой-либо одной стороне от ворот. В остальном пространстве двора помещались, смотря по удобству и по хозяйским надобностям, ближе или дальше от хором, разные служебные и обиходные избы и клети, поварня, погреб с выходом, или осыпной, или с напогребицею, ледник с анбарцем наверху, анбары, сушило — иногда о трех житьях (ярусах); мыльня обыкновенно в саду у пруда или речки, строенная на режах с сеньми; житница, солодовня, конюшня, денник для лошадей, сенница для сена и тому подобное.

Все такие клети ставились обыкновенно подле забора, так что вообще они составляли окружное строение в отношении к главным хоромам. Со стороны двора поближе к этим хоромам раскидывался сад, обыкновенно плодовый, огороженный тоже забором или плетнем. У ворот же всегда строилась сторожевая изба, а если вотчина была большая и значительно населенная, то тут же у ворот ставилась изба схожая для крестьянских сходок, которая называлась также и судебною, потому что здесь происходил вотчинный суд.

А.К. Саврасов. Вид на село Покровское-Фили. Рисунок. 1893 г.

В таком составе, вероятно, устроен был и сельский двор князей Мстиславских, по крайней мере, при самих князьях. Разумеется, когда владела им княжна старица, нужды которой, как монахини, не были обширны, то и двор ее, вероятно, не отличался обширным составом. В то время как вдова-княгиня Мстиславская выставляла для посольских встреч по 25 и 30 человек своих дворовых, конных и цветных нарядом, у княжны-старицы в ее подмосковной, как упомянуто, жило всего 6 человек и с приказчиком.
На селе Хвилях у ней было 5 крестьянских дворов, а в них 12 человек мужеского пола; три двора бобыльских, в них 6 человек бобылей; и сверх того три двора пустых, один бобыльский и два крестьянских. Земли под селом числилось пашенной 97 четвертей в поле (48 1/2 десятин), в том числе 25 десятин пахали наездом, а 23 десятины было под перелогом и лесом поросло. Сена накашивалось по Москве-реке и по Хвилке 400 копен. Начиная от Кобыльего оврага у теперешней бойни и почти до теперешней деревни Мазиловой рос лес, коего числилось в длину с перемежками на 2 версты, а поперек на полверсты, на четверть версты и меньше. К селу принадлежали деревни, каждая с особым количеством земли.
Деревня Гусарево на Москве-реке, где стоит бывшая дача Нарышкина; в ней было всего два двора, в одном жили двое деловых людей, а в другом один крестьянин.

Деревня Ипское, тоже на Москве-реке, где теперь, идя от Гусарева, начинается Кунцевская липовая роща: в ней было три двора, в двух жило по одному крестьянину и в одном два бобыля.
Деревня Кунцево, зародыш нынешней прекрасной дачи, находилась на речке Хвилке, вероятно, на берегу теперешнего пруда, на Звенигородской дороге. В ней был всего один двор, в котором жил один крестьянин, Ивашка Иванов, да с ним бобыль, Кирилко Микитин. Это были первые известные нам поселенцы этого места, да едва ли и на самом деле они не были первыми. У крестьянина было пашни середней земли полчетверика (1/16 десятины) в поле; да наездом он пахал 3 чети (1 1/2, десятины): под перелогом и лесом было без малого 2 десятины; сена 15 копен: лесу непашенного 2 десятины. Вот объем Кунцевской дачи в 1622 г.. то есть за 250 лет назад.
Тут же на Хвилке, по ту сторону, стояла деревня Мазилово. по числу дворов превышавшая даже боярское село. В ней было 6 дворов крестьянских, из которых в четырех жило по одному крестьянину, а в двух по двое; и 4 двора бобыльских с шестью бобылями, в двух по одному и в двух по два.
Кроме этих четырех деревень, к селу Хвилям принадлежали еще 8 пустошей по речке Хвилке, из которых пограничные с Кунцевскою землею были пустоши Бетино и Шевелево. Остальные прозывались: Шульгино, Игнатьево, Матренино, Якимово, Корелкино, Петройково.
Всего в вотчине Мстиславских считалось одно село, 4 деревни. 8 пустошей, двор вотчинников, двор приказчиков, 5 дворов людских, 15 дво­ров крестьянских; людей 22 человека, 3 бобыля и 9 дворов бобыльских. людей в них 14 человек.
В этом коротком описании первоначального состояния Кунцевской местности мы, однако, не находим ни слова о первой ее красоте, о так называемых в старину береговых заразах или кручах; а это заставляет пред­полагать, что, может быть, берег Кунцева в то время находился еще в дворцовом владеньи.
Действительно, все береговые кручи до старой липовой рощи принадлежали тогда дворцовой пустоши Плуткиной и назывались вообще Заразьем. Прозванье же Плуткино происходит от слова плутать, блуждать, бродить, не зная дороги, что вполне верно определяло тогдашний характер этой местности, дикой, отчасти болотистой, изрытой в разных направлениях оврагами и ручьями и поросшей густым непроходимым лесом.
По смерти княжны Мстиславской ее вотчина в полном составе поступила опять, как выморочная, в дворцовое ведомство.
Приказ Большого Дворца владел ею ровно 10 лет. В это время на царство вступил Алексей Михайлович, государь молодой и к тому же страстный охотник. Тогдашний верховник и временщик, дядька и воспитатель потешные охотничьи походы по всем ближайшим окрестностям Москвы, весною и летом на птиц с соколами, осенью и зимою на волков и медведей с собаками и с рогатинами. Глухая Кунцевская местность в этих походах тоже доставляла немало удобств для увеселения и тем больше, что она лежала на пути между загородными дворцами, с одной стороны Коломенским и Воробьевским, а с другой Хорошевским.

Вверх

Государь нередко перебрасывал свои потехи из Коломенского прямо в Хорошево, следовательно, проезжал через Воробьево, через Сетунскую и Кунцевскую местность. Так, в начале декабря 1646 г. были горячие лисьи и волчьи осоки под Коломенским и под Хорошевым; а под Хорошевым в этом же походе даже объехали волка, что почиталось большим охотничьим искусством. Героями этого подвига были боярский человек князя Черкасского Яков Черкашенин да придворный псарь Худянка Сидоров. Ровно через месяц 12 января 1647 г. ловчего пути охотники (придворные) Осип и Любим Молчановы сочили медведя под селом Крылатским, а через неделю, 20 января, псари боярина князя Черкасского сочили волков в селе Рожественном (Сколково тож, дальше Кунцева, на Сетуни). Должно вообще заметить, что старинные Можайская и Звенигородская дороги, пролегавшие из Москвы как раз по Кунцевской земле, среди старых густых лесов, славились в то время изобилием всякого лесного зверя, вол­ков, медведей, лисиц и зайцев. Большая часть ближайшей к Кунцеву местности вместе с Хорошевскими лугами искони принадлежала дворцовым волостям и была с своими лесами заповедною стороною, охраняемою собственно для царских охот, звериной и птичьей. В Крылатском не один раз бывали охотничьи стоянки царя Ивана Васильевича Грозного, а для царя Алексея Михайловича Звенигородская дорога была особенно любезна по тому обстоятельству, что он часто езжал по ней тоже на охоту в вотчину своего воспитателя, второго своего отца, Бориса Ивановича Морозова, именно в село Павловское на Истре, а также и в любимый свой Саввинский Звенигородский монастырь.
В январе, 16 числа 1648 г. царь Алексей женился на Марье Ильиничне Милославской, дочери небогатого дворянина Ильи Даниловича Милославского, а дядька, второй отец и приятель царя Борис Иванович Морозов тогда же женился на ее сестре Анне Ильиничне.
Две свадьбы сыграны были, одна за другою, очень весело. Но еще за месяц и больше перед этими свадьбами великие женихи, один молодой, другой достаточно уже пожилой и притом вдовый, с таким же весельем провожали свою холостую жизнь в отъезжем поле. В конце ноября 1647 г. предпринят был охотничий поход по Звенигородской, Можайской и Боровское дорогам, о котором мы имеем сведение, что государь был в это время в Павловском у Морозова и, вероятно, также на богомольи в Саввинском монастыре под Звенигородом, ибо 5 декабря справлялась память преподобного Саввы Освященного. Обратный путь в Москву направился на дороги Можайскую и потом Боровскую. В этих местах были многочисленные волчьи осоки и медвежьи бои.

После царской женитьбы, по царскому обычаю, стало скоро возвы­шаться и приобретать знатность, силу и богатство царицыно родство, дворяне Милославские. И в самом деле, этому ролу выпало на долю необыкновенное счастье, и счастье это ему устроили только две дочери Ильи Даниловича.
Сделавшись царским тестем и тестем первого временщика в государстве, Милославский тотчас занял очень видное положение во дворце. На другой день свадьбы, 17 января, он был пожалован из стольников в окольничие, а через две недели, 2 февраля, ему сказано боярство. Ясно было, что после Морозова он станет таким же сильным временщиком и полновластным управителем и дворца, и государства.
Надо сказать, что по своим дарованиям и познаниям он вполне соответствовал своему возвышению. Еще в 1642 г. он ездил посланником в Царьград к Турецкому Султану, а в посланники плохих людей государь не выбирал. Милославский и молодость свою провел в доме посольского человека; он был держальником (пажем) у печатника (хранившего царскую печать) думного дьяка Посольского Приказа Ивана Тарасьевича Грамотина и исправлял у него должность кравчего. В умном доме нельзя было не обогатить свой природный ум полезными и практическими сведениями, которые вполне заменяли для тогдашних людей образование. По всему видно, что Милославский, бывши еще стольником, обращал на себя внимание государя, что, вероятно, заставило его завистников подкинуть на него письмо с объявлением, что он владеет волшебным перстнем дьяка Грамотина. По тому времени дело было опасное. Милославского взяли, до нитки обыскали его дом и пожитки и ничего не нашли. Он был освобожден. Но он в самом деле владел волшебным перстнем дьяка, то есть его умом и опытностью в делах; вот против чего и подымались завистники. Дарования, однако, не мешали ему быть взяточником. По свидетельству англичанина Коллинса, Илья Данилович Милославский был «красивый мужчина, крепок сложением, как Геркулес, смел, имел большие способности и такую огромную память, что помнил имена всех должностных чиновников 80-тысячного войска, знал, где они живут и какую должность каждый из них занимает. Царь больше боялся его, чем любил, но царица всегда держала его сторону. Его сделали государственным казначеем (министром финансов) и дали ему еще 6 или 7 должностей, которые он все исполнял очень деятельно, только небескорыстно. Царь мало обращал на это внимания, потому что ему было совершенно известно, что весь этот серебряный поток, после долгого течения, изольется в море, то есть в государеву же казну.

В первое время Милославского особенно сильно подняло еще и то обстоятельство, что царица, его дочь, в тот же год разрешилась от бремени сыном-первенцем: Бог даровал царю наследника царевича Дмитрия, и царской радости по этому случаю невозможно было пересказать. При этом и самое событие случилось с благословенною обстановкою. Царевич родился в ночь с 21 на 22 октября, с субботы на воскресенье, когда, празднуя богородице Казанской, государь был у всенощной в Казанском соборе, и «как начали петь на заутрени антифоны и в то время приехал с вестью к государю от государыни царицы, что Бог дал царевича, сам же боярин Илья Данилович. И все тут поздравляли государя, патриарх со властьми, бояре, окольничие, стольники, стряпчие, дворяне». Утром государь торжественно шествовал в крестном ходу к празднику. Надо знать старое русское благочестие, чтобы понять, как в самом деле были все обрадованы этому рождению государева наследника.
Пользуясь особым благоволением государя, торжествующий тесть, конечно, не упускал случая устраивать свои домашние дела. Через полгода, весною 1649 г., он выпросил себе у государя небольшую подмосковную землицу для дачи. Землица эта была именно местность Кунцевская, находившаяся в то время, как сказано, в числе дворцовых вотчин. Однако государь отдал ему эту местность не пожалованием, в дар, а она была продана ему в вотчину, хотя деньги, вероятно, заплачены самим же государем.
Вероятно также, что такая сделка была необходима по каким-либо дворцовым и боярским отношениям государя; может быть, пожаловать прямым путем было невозможно ввиду разных соперников и совместников царской милости, которые могли оскорбиться, что одному дано, а им ничего не дали. Царь Алексей, отличавшийся сердечною добротою, всегда был очень чуток к таким боярским толкам и недовольствам.
Как бы ни было, но 31 мая 1649 г. из Приказа Большого Дворца в Поместный Приказ послана была память за приписью дьяка Ивана Федорова, что «продано в вотчину из дворцовых сел боярину Илье Даниловичу Милославскому в Московском уезде в Сетунском стану пустошь Плуткино на Москве-реке 10 четей (5 десятин или 15 в трех полях), занимавшая весь берег Москвы-реки в кручах или Заразах до конца Липовой рощи; да к пустоши Плуткиной церковная земля Покрова Пречистые Богородицы середь Заразов, на Городище; затем — пустошь Резанцово на Хвилке, 25 четей с осминою, и пустошь, а уже не деревня, Кунцево, на Хвилке же, 15 четей: да пашенного лесу 3 чети, да непашенного лесу 2 десятины, да поверстного лесу в длину на версту и больше, поперег на полверсты и больше». 11 июня те пустоши Поместный Приказ отмежевал боярину по ста­рым межам и по отводу старожильцев, тутошних и окольных людей, в числе которых были крестьяне из окрестных деревень.

Вверх