История Кунцево / М.В. Данченко "Наследие Кунцева".

БУДНИ ПЕРВОЙ ПЯТИЛЕТКИ

Рассказ

Совещание длилось уже около часа. Докладчик в отведённые двадцать минут уверенным голосом чётко изложил проблему. Теперь выступали оппоненты, укладываясь в семиминутный регламент.
Это было второе за сегодняшний день заседание Совета труда и обороны СССР под председательством Георгия Константиновича Орджоникидзе. На первом рассматривался ход строительства Магнитогорского металлургического комбината — важнейшей стройки первой пятилетки, за которой следит вся страна. Ежедневно газеты печатают статьи и репортажи о великой стройке. Там круглосуточно работают десятки тысяч человек, железнодорожные составы везут оборудование и материалы. Строящийся комбинат — детище индустриализации, для Орджоникидзе — часть его повседневных забот, любимое дело, часть его самого. Он в деталях знает положение дел на объектах строящегося комбината. Специалисты, докладывавшие на сегодняшнем первом совещании о ходе сооружения гиганта, были понятны и последовательны в изложении проблем. Он, председатель Совета труда и обороны СССР, держащий руку на пульсе огромной строительной площадки СССР, чётко представляет положение дел на каждом объекте — это его стихия, бурлящая заботами, конфликтами, проблемами.
И вот — совещание о реконструкции какой-то игольной фабрики в ближайшем Подмосковье, в Кунцеве. По форме всё шло как обычно: докладчик, выступающие, цифры, схемы... Но всё же это совещание отличалось от предыдущего, Серго это чувствовал, но никак не мог понять, в чём состоит это отличие. Докладчик и выступающие говорят понятные слова о нехватке гвоздей, цемента, необходимости закупки то одного, то другого станка. Как это всё мелко и несерьёзно для совещания такого уровня. Неужели такие вопросы нужно решать здесь, в СТО, а не в главке наркомата? Уговорил же его этот
Вульф включить в повестку заседания СТО этот вопрос. Несколько раз Орджоникидзе отказывал настырному председателю ВТО, но он, как назойливая муха, вновь и вновь говорил о важности рассмотреть вопрос именно на заседании СТО. Уже час длится говорильня вокруг мелкого вопроса, какие-то пустопорожние словеса.
Серго смотрел на присутствующих. Сотрудники его аппарата сидели с отсутствующими лицами, явно выражавшими скуку; на лицах людей Вульфа, наоборот, просматривалось беспокойство, их взгляды выражали сосредоточенность, угадывалось ожидание чего-то значительного.
Серго насторожило выступление молодого работника строительного треста. Трест недавно был назначен генеральным подрядчиком строительно-монтажных работ на реконструируемой игольной фабрике. Молодой человек с горячностью отвергал обвинения, высказанные предыдущим выступающим в адрес строителей. Он резко высказался о проекте реконструкции объекта, назвав его филькиной грамотой, затем раскритиковал систему снабжения строительными материалами и закончил выступление предложением разобраться с этой реконструкцией, ведущейся вредительскими темпами. Обвинения, высказанные строителем, зримо вписывались в кампанию, которая велась в СССР по разоблачению вредительской деятельности «Промпартии». Орджоникидзе ясно почувствовал, что обсуждение технического вопроса плавно переходит во взаимные упрёки и приобретает политическую окраску. Он ощутил накатывающееся раздражение. Вот-вот он готов опустить на стол ладонь со словами: «Всё, хватит. Поручим этот вопрос рассмотреть наркому...» Но тут его взгляд выхватил лицо Вульфа с выражением невысказанной печали. На лице руководителя Всесоюзного трикотажного объединения Серго увидел трагизм происходящего, оно явно выражало мысли, которые он сам переживал только что. С едва заметным волнением руки Вульфа собирали в стопку разложенные на столе бумаги, поза и движения главного трикотажника говорили о крахе его надежды — решить тяготевшую проблему здесь, в СТО. Глаза Серго и Вульфа встретились, они вместе оценили происходящее, поняли — здесь назревает событие, которое может иметь самое пагубное последствие... Серго моментально прочувствовал отчаяние Вульфа, готового сдаться, сломленного, неудовлетворённого. «Нет. Что-то здесь не так, — подумал Серго, — не тот это человек, чтобы показать себя подавленным. Так почему он уже готов сдаться? Может, нездоров? Ни одна из мыслей не давала удовлетворения. Но что-то нужно делать, решать. Через два часа намечено другое, очень важное обсуждение транспортной проблемы, приглашены наркомы, учёные, специалисты...» Серго уже не слышал выступающих, он целиком погрузился в размышление, пытаясь понять, что произошло с ним самим? Он, наделённый властными полномочиями, принимающий судьбоносные для страны решения, направляющий огромные финансовые потоки государства, чувствует неуверенность при решении пустяшного дела по фабрике, которая, наверное, меньше кузнечного цеха Магнитки?
Серго встал, вышел из-за стола, сделал жест стоящему на трибуне, чтобы тот продолжал выступление, медленно прошёл несколько шагов, обвёл взглядом притихший зал заседания. Подождав, пока выступающий закончит говорить и займёт своё место, спокойно сказал:
—Я предлагаю, товарищи, объявить перерыв минут на сорок. У нас была серьёзная дискуссия по предыдущему вопросу, все немного устали. Давайте прервёмся. — Референту тихо добавил: — пригласите ко мне наркома, начальника главка Мельника, что-то он сидит, отмалчивается, и Вульфа, распорядитесь насчёт чая.

ВВЕРХ

II
В комнате отдыха за небольшим круглым столом сидели председатель СТО Орджоникидзе, нарком лёгкой промышленности СССР Любимов, начальник Главного управления наркомата Мельник, управляющий Всесоюзным трикотажным объединением Вульф. Рядом с круглым столом на другом столе — фарфоровый чайник с кипятком и заваренным чаем, горка печенья, сахар, чистые стаканы в подстаканниках. Каждый из присутствующих наливал себе чай, по вкусу добавлял сахар.
Орджоникидзе, помешивая ложечкой чай, обвёл присутствующих доброжелательным взглядом и, как бы продолжая прерванный разговор, негромко заговорил:
—Партия мобилизует все возможные ресурсы на индустриализацию страны. Успехи есть, но и недостатков полно. Там, где руководители владеют... — он умолк, подбирая нужное слово, задумался и продолжил, — если четко представляешь цель, конечный результат, реально оцениваешь возможности, не боишься самостоятельных решений, а главное, знаешь дело... Самая большая боль сегодня — нехватка инженерных кадров, специалистов. Преданность партии, самопожертвование — это ещё не залог успеха, это хорошая основа, но нужны знания, опыт... Недавно пришлось отстранить от руководства замечательного коммуниста, преданного партии, героя Гражданской войны. Он решил сэкономить цемент на фундаменте мощного пресса, не послушал старого инженера. Почему не послушал? Потому что тот окончил Сорбонну ещё при царском режиме. А прессу оказалось наплевать — ему нужен фундамент, по массе вдвое превышающий массу самого пресса. Вот такая экономия... Будем судить... Потери средств и времени огромные... Жалко товарища, но судить надо.
— А что с тем инженером? — Вульф вопросительно посмотрел на Серго.
— Инженер тот оказался не робкого десятка. Он настойчиво протестовал, даже, говорят, писал кому-то жалобу, но был арестован по делу «Промпартии». Будем освобождать, — Серго помедлил, — это неправильно, когда некоторые руководители, выдвинутые партией на ответственные должности, поняли процесс над рамзаевской группой как сигнал к недоверию старым специалистам. Нужно исправлять...
Вульф молча слушал Орджоникидзе, помешивая чай, делая это медленно, не выдавая своего волнения. Волноваться было от чего. Он сам едва не угодил в число вредителей, когда начались аресты членов «Промпартии». Следователь, допрашивавший тогда Вульфа, интересовался знакомыми Вульфу специалистами, работающими в тяжёлой промышленности, на предприятиях, входящих в группу «А».
Вспомнив сейчас разговор со следователем, Вульф почувствовал, как неприятный холодок поднимается в его груди, вызывает чувство беспомощности и необратимости какой-то беды.
— Вот ведь и сегодняшнее выступление того, молодого строителя, — подумал Вульф, — почему-то сразу напомнило беседу со следователем. Не дай Бог, — думал сейчас Вульф, — это выступление получит огласку... Начнётся расследование хода реконструкции игольной фабрики следователями ОГПУ, полетят головы всех, кто ведёт эту реконструкцию... Причин обвинить во вредительстве руководителей стройки хоть отбавляй: три года топчемся практически на месте, купленное за границей оборудование оказалось изношенным, старым; опытные партии иголок, сделанные на этих станках, забракованы, ушли в брак. Но как объяснить следователям, что чисто хозяйственным делам мешает политика коммунистов, подчинившая себе рычаги управления: финансирование, выделение фондов, назначение кадров, контроль? Без согласования с «вышестоящими» нельзя «гвоздя забить»!
Недавно Николаев Николай Николаевич, управляющий трестом «Кардолента», в ярких красках живописал ему, Вульфу, — главному потребителю трикотажных игл, смехотворную картину, как трест пытался выяснить, что нужно строить? «Спрашиваю, — говорил Николаев, — в «Главмашдетали», под какие объёмы строим фабрику? Какие иглы нужны лёгкой промышленности? Там, в главке, разводят руками — не знаем. Он, главк, закупает для трикотажных фабрик у зарубежных фирм трикотажные машины. Каждая машина укомплектована своими иглами, получается десяток разновидностей, а нам купили оборудование для производства иголок одной фирмы... Скажи мне: под производство иголок какой фирмы мы должны строить игольную фабрику? Никто не знает. Вот я и начал просто расширять производственные корпуса без учёта технологии. Какое оборудование завтра придётся ставить в этих корпусах, мы не знаем, словом, работаем по принципу — «было бы болото, а лягушки напрыгают». Знаю, — говорил Николаев, — что завтра меня могут арестовать и посадить в «кутузку» за то, что веду стройку фактически без проектной документации, но что я могу сделать, если обоснование под проектирование отсутствует? Прекратить стройку? Тогда меня обвинят за срыв сроков реконструкции фабрики! Куда ни кинь — всюду клин!»
Из задумчивости Вульфа вывел вопрос Орджоникидзе, обращенный к нему: — Вы мне говорили, что три года трест бьётся над этой реконструкцией, но всё там идёт как-то не так. Этот управляющий трестом Николаев, может быть, только делает вид, что хочет построить фабрику?
Орджоникидзе достал из папки, лежащей на столе, листок с машинописным текстом. «Мне подготовили справку, — начал он читать, — трест «Кардолента» образован... — он сделал паузу, пропуская часть текста справки, — управляющий Николаев Николай Николаевич за пять лет трест вырос по объёму производства в 20 раз, увеличил собственный капитал... По цифрам видно, что трест — успешное предприятие, значит, успешный управляющий, а с пустяковой задачей не справляется. Сколько ему отпустили на этот год для реконструкции этой фабрики? — Орджоникидзе снова заглянул в листок, — восемьсот тысяч рублей, меньше миллиона. И он не может эту мелочь освоить? Может, ему не нужна эта фабрика вместе с её реконструкцией? И он только делает вид, что в поте лица бьётся над выполнением постановления Высшего совета народного хозяйства?
Вульф заметил, как в глазах Орджоникидзе, только что излучавших доброжелательность, сгустилась чернота и в них появились искорки гнева. Он взглянул на наркома, лицо которого выражало работу мысли, наливалось выражением несогласия. Начальник Главного управления наркомата Мельник, кому непосредственно подчинялись трест и Николаев, делал вид, что ищет какую-то бумагу. На самом деле Мельник лихорадочно соображал, что сейчас нужно и можно сказать или лучше отмолчаться.
Снимая повисшую тягостную тишину, нарком обратился к Орджоникидзе: «Серго, Николаев — толковый, преданный делу управляющий. Реконструкцию игольной фабрики считает делом необходимым для развития трикотажной промышленности. Руководитель он грамотный, смелый и решительный. Недавно самолично, без обсуждения на правлении треста, распорядился закупить оборудование для непредусмотренной сметой реконструкции инструментального участка. Ты понимаешь, какой это в настоящее время поступок! Ко мне уже пошли предложения отдать Николаева под суд за превышение своих полномочий. А ведь он сэкономил как минимум год, который ушёл бы на согласование дополнительных ассигнований. Смелый, патриотичный поступок! Кто-то забыл внести в смету затрат инструментальный цех. У немцев инструментальное хозяйство составляет до сорока процентов стоимости всего производства, а мы забыли включить его в смету расходов! Поступок Николаева — умный, грамотный подход к делу. А мне предлагают снять Николаева с работы и отдать под суд! И ведь не успокоятся, черти. Убеждён, что уже сигнализируют в органы о вредительской деятельности Николаева, хотя сами и являются настоящими вредителями государственного дела. Вот видишь, твой пример с фундаментом, только наоборот».
Орджоникидзе внимательно слушал наркома. Его доброжелательное, заинтересованное выражение лица как бы приглашало к откровенности в разговоре. Он не подавал вида, что знает гораздо больше об обсуждаемом вопросе и что у него есть кое-какие соображения на этот счёт, но они, эти соображения, пока не оформились в ясное представление, не хватало каких-то крупиц в фактическом материале. Референт Орджоникидзе, проверявший ход реконструкции Кунцевской фабрики, представил на днях объёмную записку, где изложены конкретные факты из прошлого и настоящего положения дел. В устной беседе референт поделился впечатлениями от встречи с рабочими и руководителями стройки, заметил при этом, что у него не получилось откровенного разговора, — все себе на уме, все чего-то побаиваются, чего-то не договаривают.
Поэтому Орджоникидзе своим вниманием поощрял наркома в его суждении, заодно старался понять, насколько нарком владеет подробностями дела. Серго был давно знаком с Любимовым, ещё с дореволюционной поры. Их пути пересекались в годы Гражданской войны, они часто общались в последние годы, когда Любимов возглавлял торговое представительство в Германии и Англии, через него заключались контракты на поставку в Союз оборудования и целых заводов. Недавно Любимова отозвали в Москву и назначили наркомом лёгкой промышленности СССР. За короткий срок, как увидел Серго, нарком вошёл в курс дела и разобрался в обстоятельствах реконструкции Кунцевской фабрики. Видно было, что этим вопросом он занимался, ещё будучи торгпредом. Слушая Любимова, Серго поймал себя на мысли, что он сам в последнее время мало внимания уделяет лёгкой промышленности, почти всё своё время отдаёт тяжёлой и добывающей — это группа «А», основа индустриализации, её фундамент... Построим группу «А», потом подтянем лёгкую промышленность — группу «Б». Такова стратегия партии большевиков, Серго целиком согласен с ней. Сколько было крика, когда большевики обнародовали формулу «А» — «Б»! Скептики, приверженцы буржуазной теории экономического развития, кричали громче других, что приоритет «А» приведёт к диспропорции в экономическом развитии страны, обнищанию населения. Где тогда вы возьмёте деньги на эту группу «А»? — спрашивали они, — вы доведёте народ до нищеты, он перестанет покупать что-либо, образуется финансовый дисбаланс, деньги обесценятся, перестанут быть валютой! Забыли скептики, что русский народ терпелив. Недаром веками воспитывался, он на вере в загробное хорошее, потерпит и ещё...
Любимова, недавно принявшего лёгкую промышленность, заботили те же мысли. В душе он не мог согласиться с темпами развития группы «А». Всю казну вкладываем в эту группу. Хлеб, лён продаём и всё туда же. Хотя сами голодаем, фабрикам не хватает сырья. Сколько уже продано золота, бриллиантов? Вот Микоян собрал ещё в музеях и Гохране несколько вагонов антиквариата для продажи за границей. Может, и моей группе «Б» что-то перепадёт? Конечно, сталь, уголь, заводы нужны. Нужна армия, нужны машины, танки, самолёты. Но солдат нужно одевать, обувать. Развалим группу «Б», кто будет одевать и обувать народ? Армию?
Нарком не выражал заботу вслух, но отчётливо видел, что Орджоникидзе читает его мысли, понимает их реальность, но не может с ним согласиться. Постановление съезда партии о приоритетности развития группы «А» не может быть предметом для обсуждения. Дискуссии на эту тему осуждены, в этом вопросе поставлена точка. Возврата к идеологически вредной, политически ошибочной позиции оппозиционеров быть не должно. Здесь, в комнате отдыха, за чаем мы ещё можем абстрактно поразмышлять, но выйти за пределы её недопустимо. Маховик индустриализации запущен, он набрал обороты. Отрывать средства в пользу группы «Б» — значит тормозить процесс, «ставить палки в колёса», что и пытались делать «ревизионисты», — это пройденный этап, осуждённый партией.

III
Приглашая наркома, начальника главка и председателя ВТО (Всесоюзного трикотажного объединения) в комнату отдыха, Орджоникидзе хотел в приватной, без лишних эмоций и патетики беседе обсудить, как ему казалось, незначительный вопрос реконструкции Кунцевской игольной фабрики. Незначительным это дело было уже потому, что стоимость вопроса была мизерной в масштабах индустриализации, проводимой в стране. Ему было не совсем понятно, почему Вульф так настойчиво добивался рассмотреть этот вопрос именно на Совете труда и обороны СССР? Неспешный обмен репликами здесь за чаем не давал прямого ответа, разговор ограничивался намёками в полушутливой форме. Может быть, Вульф напуган судебным процессом над «Промпартией» и хочет подстраховаться решением СТО? Тогда почему он прямо не говорит, какое решение ему нужно? Почему он не подготовил проект решения?
Орджоникидзе в очередной раз обвёл взглядом присутствующих. Все сидевшие за столом были хорошо знакомые ему люди. С каждым из них он был связан деловыми и личными отношениями, с каждым из них совсем, кажется, недавно он мог в непринуждённой обстановке поговорить на отвлечённые темы...
Прошло два года с момента официального объявления о начале индустриализации народного хозяйства СССР. Жизнь в стране сразу начала набирать обороты и покатилась всё ускоряющимся темпом, как будто пересела из крестьянской телеги в кузов быстроходного автомобиля. Бурные события разбросали друзей и соратников по разным уровням кипучей жизни. На какое-то время жизнь каждого из них потекла своим ручейком, то отдаляясь, то сливаясь с основным потоком. И вот тема реконструкции игольной фабрики в Кунцеве свела их за одним столом, но за этим столом Орджоникидзе был главным... Он — член Президиума Политбюро, заместитель Председателя Совета народных комиссаров, Председатель Совета труда и обороны, они — руководители тоже высокого ранга, но уже другого уровня, более низкого. Незримая черта, разделяющая их положение в иерархической лестнице, не позволяла им, стоящим на более низкой ступени власти, обращаться с ним, как прежде, на «ты», говорить просто, не подбирая «нужных» слов и выражений... Орджоникидзе ощутил неловкость, сознавая, что его недавние товарищи силой обстоятельств отодвинуты за черту, разделяющую товарищеские отношения от бюрократических. Совсем недавно, при встречах, их объединяло родство цели, к которой они стремились, не всегда ясно понимая конечный результат этого стремления, но вполне захваченные этим стремлением.

IV
Исидор Евстигнеевич Любимов, вернувшись после нескольких лет работы за границей в качестве заместителя наркома внешней торговли Анастаса Ивановича Микояна и торгового представителя СССР в Германии, увидел изменения, произошедшие в Москве за время его отсутствия. Изменилась атмосфера московской жизни. Вместо неспешной, размеренной повседневности появился динамизм, чувствовались наэлектризованность атмосферы общения между людьми, некая суета и настороженность. В высшем руководстве страной появились новые, ранее незнакомые люди, деловито и быстро говорящие вроде бы о нужных вещах, но не принимающие ответственных решений, уходящие от прямого вмешательства в конкретные дела.
Теперь, став народным комиссаром лёгкой промышленности СССР, он сравнивал атмосферу в наркомате и правительстве с той, в которой ему приходилось работать, будучи торгпредом. Там, встречаясь с видными руководителями фирм и ведя с ними переговоры, он неизменно ощущал деловую заинтересованность в предмете переговоров, некую напускную, как ему казалось, расслабленность и доброжелательность в общении с собеседником. Здесь, в Москве, он заметил в общении с аппаратом наркомата и с коллегами в правительстве одну и ту же особенность — какую-то озабоченность. Люди вроде бы доброжелательно слушают, соглашаются с мнением собеседника и в то же время думают о чём-то своём, дают уклончивые ответы, откладывают решения деловых вопросов на потом...
Вот и сейчас «толчём воду в ступе», говорим о второстепенном, а главная проблема новостройки в Кунцеве — второй сорт стройки, группа «Б». Рядом строятся алюминиевый завод, патронный завод. Там у рабочих выше зарплата, лучше кормят в столовых — они группа «А». Отсюда — текучесть кадров...
Мысли Любимова прервал голос Орджоникидзе: «Проблема обеспечения наших фабрик иглами для трикотажных машин приобретает важное государственное значение. По справке, подготовленной рабоче-крестьянской инспекцией, получается, что из-за отсутствия или недостаточного количества этих иголок на фабриках простаивает оборудование, работники лишаются заработка. Сейчас в трикотажной отрасли занято около 70 тысяч человек; простои на некоторых фабриках достигают 50% действующего оборудования — это в Баку, Коканде, Харькове... На ликвидацию чрезвычайной ситуации брошены самолёты транспортной авиации — они доставляют иголки по воздуху, но положение с ликвидацией простоев на фабриках остаётся напряжённым...»
Орджоникидзе посмотрел на наркома: «Исидор, во что нам обходится закупка этих иголок?»
Нарком медлил с ответом, прикидывая, какую сумму назвать, подумав, тихо сказал: «Европейским фирмам мы заплатили в этом году около сорока миллионов рублей золотом...» Сумма, названная наркомом, была столь велика, неожиданно огромна, что все присутствующие в комнате почувствовали себя неуютно, будто они стали свидетелями страшной государственной тайны. Никому не хотелось быть хранителями такой тайны, поскольку она ложилась грузом ответственности на плечи их, ответственных работников наркомата, допустивших чрезмерное расходование государственной валюты. В комнате за столом установилась гнетущая тишина.

ВВЕРХ

V
Начальник Главного управления Наркомата лёгкой промышленности «Главмашдеталь» Мельник Яков Артурович, обрусевший латыш из обедневшего дворянского рода Мельникайтесов, чувствовал себя на этом совещании под председательством Орджоникидзе неуверенно. Его главк непосредственно курировал трест «Кардолента», ведущий реконструкцию Кунцевской игольной фабрики. Главное управление было создано совсем недавно по инициативе наркома Любимова, определившего задачу главка как координация работ по реконструкции и модернизации нескольких предприятий, входящих в структуру НКЛП СССР. Сам Мельник видел задачу главка в информировании (или, как тогда было принято говорить, — сигнализирование) высших инстанций, «Контроль и учёт» хозяйственной работы вверенных ему предприятий. Предприятия эти были небольшими, часть из них — полукустарные, Кунцевская фабрика числилась самой крупной, здесь должно работать более трёх тысяч человек. Дела с реконструкцией фабрики шли медленно, но благодаря крепкому руководству со стороны управляющего трестом «Кардолента» Николаева порядок на стройплощадке поддерживался. У Мельника сложилось мнение, что в рамках отпускаемых на реконструкцию фабрики средств работа продвигается вяло, но и без особых срывов.
Нервозная обстановка вокруг реконструкции игольной фабрики стала нагнетаться в начале этого года, когда по решению правительства были ограничены закупки трикотажных игл по импорту.
Мельник напрягся, понимая, что взорвалась бомба, ждавшая своего часа, теперь уже поздно говорить намёками — озвученная наркомом сумма разрушила стену, отделявшую высшее руководство от его главка, где он и его люди старались выполнить задание, поставленное высшим руководством: обеспечить отечественные фабрики трикотажными иглами, но не могут это задание выполнить по той причине, что оно, это задание, невыполнимо изначально по вине высшего руководства, поставившего эту задачу и не решаемую из-за слабого финансирования, просчётов в определении масштабов необходимых средств...
Он мог бы сейчас здесь сказать о том, что, ставя задачу образовать новое производство ВСНХ, не учитывал такие факторы, как отсутствие специалистов, какого-либо опыта в производстве такой продукции, а есть только лозунги: «Освободиться от капиталистической зависимости!»; «Страна Советов — первое в мире государство рабочих и крестьян не может быть зависимо от капиталистических фирм, диктующих свои условия и цены!»...
— Лозунги хорошие, — думал Мельник, — но под них нужны материалы, кадры... Он вспомнил разговор с Николаевым, который рассказывал, что заявки треста месяцами лежат в кабинетах без движения: каждую тонну цемента, ящик гвоздей приходится выбивать с боем, всё идёт в первую очередь на стройплощадки группы «А»...

VI
Постановление о создании трикотажной отрасли в структуре лёгкой промышленности было принято Высшим советом народного хозяйства Российской Федерации (ВСНХ РФ) в канун принятия первого пятилетнего плана. Несмотря на то, что первая пятилетка была объявлена как «Пятилетка индустриализации» и главное место в ней занимала тяжёлая промышленность, на создании трикотажной промышленности настояли экономисты, обещая получение высоких доходов в бюджет государства. Экономические расчёты показали, что рубль вложенных средств даёт семьдесят копеек прибыли. Такой высокой прибыли не давала никакая другая отрасль экономики. Поэтому постановление прошло согласование на всех уровнях власти без шероховатости, оно одобрялось и сторонниками и противниками курса партии.
Создание трикотажного производства активно поддерживалось группой женщин-активисток. Создалось женское движение в защиту трикотажной продукции. Оно состояло из жён высокопоставленных мужей, мечтавших об ажурных чулках и модном нижнем белье, что являлось большой редкостью, завозимой в Страну Советов из капиталистического окружения.
Под трикотажное производство переоборудовали десятки текстильных фабрик. В Европе и Америке закупались трикотажные машины разных конструкций.
Частные предприниматели, организовавшие во время новой экономической политики небольшие трикотажные мастерские, использовали одну-две вязальные машины одного образца. Запасные части и иглы для этих машин они покупали по налаженным каналам без особых проблем.
Государственные фабрики с их большим парком разнообразных трикотажных машин очень скоро начали испытывать трудности в обеспечении комплектующими изделиями. Плохо обученные, малоквалифицированные работники допускали повышенный расход комплектующих машины изделий. Количество закупаемых комплектов для замены изношенных и поломанных нарастало как снежный ком, катящийся по снежному склону. Вот тогда и вспомнили о Кунцевской игольной фабрике, которая значилась в перечне множества мероприятий, сопровождавших создание трикотажной отрасли лёгкой промышленности и призванной как раз обеспечить трикотажные фабрики комплектующими изделиями.
Реконструкция фабрики в Кунцеве шла медленно. Здесь начали было делать иглы для вязальных машин на оборудовании, закупленном в Германии. Иглы получались низкого качества, на машинах работали плохо, давали много брака. Фабрики в один голос требовали иглы импортные. В правительстве посчитали такие требования саботажем отечественного производства и резко сократили закупки по импорту, что сразу привело к массовой остановке фабрик.

ВВЕРХ

VII
Владимир Николаевич Вульф слыл человеком, знающим трикотажное производство. Его отец, Николай Францевич, владел небольшой фирмой во Львове, которая, однако, обеспечивала всю Малороссию иглами и другими запасными
частями для трикотажных машин. Отец охотно посвящал сына в свои коммерческие дела, увлекательно говорил о сложных трикотажных машинах, называя их вершиной технического прогресса.
«В отличие от тканей, — говорил он сыну, — которые человек научился делать тысячи лет назад, вязаные вещи появились сравнительно недавно и сразу стали предметом роскоши. В истории сохранился факт появления короля Франции на свадьбе его сестры в вязаных чулках в середине XVI века. Вязаные чулки не имели видимых швов, плотно облегали ноги монарха, что в то время придворные сановники оценили как чудо в моде. Чулки были связаны на ручной, по современным понятиям, примитивной вязальной машине, которую изобрёл английский пастор по фамилии Ли. Этот пастор собрал вокруг себя небольшую группу даровитых ремесленников и сумел увлечь их своей идеей. Несколько лет они мастерили машину и наконец, добились того, что машина заменила пальцы рук вязальщика, его спицы или вязальный крючок. При этом машина вязала более ровные петли, от чего вязаные чулки выглядели изящно в сравнении с ручной вязкой. Пастор Ли обратился к английскому правительству, прося денег на открытие мастерской для изготовления вязальных машин. Но англичан не заинтересовало изобретение. Тогда пастор вместе со своими помощниками и вязальной машиной перебрался во Францию. Французы, как истинные ценители моды, высоко оценили изобретение Ли. Король предоставил пастору дворец в окрестностях Парижа, где Ли наладил производство чулок, пользовавшихся огромным спросом среди парижской знати. Далее, сын, открывается череда приключений. Страсти вокруг изящной продукции разгорелись нешуточные. В Булонский лес, где работал пастор со своими помощниками, засыла-лись шпионы с заданием выкрасть вязальную машину, секрет её изготовления или самого пастора. Но французы зорко оберегали дворец с мастерской пастора. Только через пятьдесят лет англичанам удалось выведать секрет изобретения пастора и наладить у себя то, что они отвергли полвека назад».
Гимназист Вульф с нескрываемым любопытством слушал рассказы отца. Он с интересом прочитывал всё, что находил о трикотажном производстве. Этот интерес не пропал у него, кода он уже учился в Московском университете. Любимым для него занятием стал поиск публикаций на увлекшую его тему. Он мог часами искать в университетской библиотеке статьи о трикотажных машинах. Будучи студентом, Вульф предложил отцу организовать филиал его фирмы в Москве и заняться снабжением немногочисленных фабрик иглами и другими комплектующими изделиями к трикотажным машинам. В то время он уже был лично знаком с фабрикантами, которые высоко ценили его познания в трикотажных машинах.
Студенческие годы промелькнули как один из самых замечательных эпизодов в жизни молодого Вульфа. Лекции, диспуты, лыжные и пешие походы по
историческим местам Подмосковья — всё слилось в единый увлекательный период познания жизни, приносящей ежедневные открытия в разнообразии человеческих отношений между людьми и в себе самом. Постепенно и незаметно образовались группы студентов, объединённые общим интересом. Вульфа больше всего интересовали техника, новые открытия и изобретения в машиностроении. Он сблизился со студентами и преподавателями университета, составлявших «Общество по изучению технических знаний». Изотовцы, как их звали в университете, писали рефераты, выступали на диспутах с докладами о достижения технической мысли, вели исследования в области исторического развития науки и техники. Однажды после обсуждения статьи, посвященной изобретению ткацкого станка, Вульф в увлекательной форме рассказал о вязальных машинах и преимуществах трикотажных материалов по сравнению с ткацкими. Его сообщение вызвало живой интерес слушателей. Профессор университета, читавший лекции по курсу механических систем, посоветовал Вульфу подготовить доклад о трикотажном производстве, проиллюстрировать его схемами, графиками и выступить с ним в Политехническом музее. Через месяц доклад был готов и прочитан на собрании изотовцев. Весть о блистательном сообщении студента третьего курса университета быстро распространилась среди студенчества Москвы. На собрание в Политехе собралось множество людей, в основном студенческой молодёжи, гимназистов. Среди публики мелькали мундиры курсантов, несколько мест было занято чиновниками и фабрикантами, важно восседавших на узковатых для них стульях. Вульф никак не ожидал, что его доклад вызовет такой повышенный интерес разнообразной публики. С волнением глядя в переполненный зал, он, стоя у кафедры на фоне схем и графиков, не решался произнести первые слова.
Выручил профессор механики. Он подошёл к Вульфу и, обращаясь к собравшимся, ровным голосом сказал: «Дамы и господа, Владимир Николаевич Вульф, студент Московского университета, подготовил сообщение о малоизвестной в России производственной деятельности. Речь пойдёт о производстве вязаных вещей машинным способом и самих вязальных машинах, представляющих собой с точки зрения механики и механических систем большой интерес как результат научной и инженерной мысли. — Профессор внимательно посмотрел на Вульфа, с теплотой пожал ему руку и, обращаясь к залу закончил: — «Прошу внимания».
Вульф заглянул в лежащий перед ним конспект выступления, неуверенно, как ему показалось, произнёс первые несколько фраз, но уже через минуту, забыв о конспекте, стал увлечённо говорить о давно волнующей его теме. Кратко коснувшись истории изобретения вязальной машины, он обратил внимание слушателей, как оригинально создатель машины решил проблему замены пальцев рук человека при ручном вязании на механизм петлеобразования в машине.

Вульф понимал, что неуместно объяснять столь разношёрстной публике особенности конструкций различных машин, и поэтому по совету профессора построил своё выступление в популярной форме, иллюстрируя его наглядными пособиями. Зал внимательно слушал Вульфа. В какое-то время он почувствовал, что овладел аудиторией, и это ещё больше вдохновляло его. Он закончил своё выступление, рассказав о преимуществах трикотажных изделий по сравнению с тканями: «Вязаные вещи в два-три раза легче, — говорил он, — на их изготовление, следовательно, уходит в два — три раза меньше пряжи, они гигиеничнее, лучше удерживают тепло, выработка трикотажной машины в единицу времени значительно превосходит ткацкий станок. Кроме того, трикотажу обеспечено будущее за счёт того, что он позволяет создавать изящные фасоны одежды».
Успех выступления Вульфа был несомненным. В нескольких газетах и журналах были напечатаны комментарии и статьи о его докладе. Вульф стал, неожиданно для себя, общественной фигурой.
И вот, сидя на совещании в СТО и здесь, в комнате, в узком кругу, Вульф вяло думал о том, что предмет обсуждения выпадает за рамки обычного поиска решения технической проблемы. Трагедия вопроса заключается в том, что постановление, принятое высшим исполнительным органом государственной власти, обременено политическими соображениями без какого-либо технического и экономического анализа. Люди, предложившие создать трикотажную промышленность, руководствовались не знанием дела, а красивой идеей — «догнать и перегнать» западные страны. Если бы, принимая решение, спросили Вульфа о том, что предстоит сделать, прежде чем трикотажные фабрики смогут начать работать на отечественных иглах, он бы сказал, что необходимо. А необходимо многое. У нас нет специальных сталей, из которых делаются эти иглы; у нас нет специалистов, которые умеют делать такие иглы; у нас нет инструментов, которыми делаются трикотажные иглы. Нужно покупать машины у одной или двух фирм, пока мы научимся сами делать трикотажные машины, — это сократит номенклатуру комплектующих изделий. Мы сейчас строим игольную фабрику, не зная, какие, собственно, иглы и сколько их нужно стране? Большевики, удерживающие власть более десяти лет, победившие в Гражданской войне, сумевшие за годы НЭПа преодолеть голод и разруху всего хозяйства, сейчас ставят фантастические задачи в области создания промышленного потенциала страны. Беда даже не в том, что программа индустриализации обрекает население страны на лишения и жертвы, а в том, что страна интеллектуально не готова решить столь масштабную программу. Рабочих рук, допустим, хватит. Но где взять организаторов промышленного производства в различных (сотнях и тысячах) отраслях? Катастрофически не хватает инженеров, просто грамотных специалистов, а тут ещё этот процесс над рамзаевской группировкой. Сколько арестовано инженеров? Большевики как будто умышленно провоцируют интеллигенцию на саботаж и сопротивление советским планам.
Вульф вспомнил недавний разговор с Николаевым, руководителем треста «Кардолента», когда они ехали по Можайской дороге в Кунцево. В канун того разговора на Кунцевской фабрике был арестован главный механик Волков. Николаев с горечью говорил, что Волков грамотный инженер, до революции окончил политехническое училище. Он быстро организовал работу по прокладке коммуникаций в новых корпусах фабрики, пользовался непререкаемым авторитетом рабочих, составлявших группу главного механика. «Представляешь, — говорил Николаев, — не было случая, чтобы работу, выполненную людьми Волкова, приходилось переделывать или она отказывала во время эксплуатации. Он восстановил паросиловую машину, которая пять лет бездействовала, и на неё уже было махнули рукой... А вот ведь — заработала машина, и сейчас работает, как швейцарские часы. Умница Волков. И тут арест. Спрашиваю уполномоченного от ВЧК — в чём дело? Отвечает — он бывший офицер царской армии! Но кто из выпускников высших учебных заведений не был офицером царской армии? Волков тоже был офицером запаса, но в белой армии не служил. За что арестовали, ума не приложу. Сидит Волков, и дело стоит. Никто на фабрике не берётся руководить работами механика. Люди боятся пойти следом за Волковым. Неужели эта «Промпартия» так сильно навредила и напугала большевиков, что они готовы заточить в тюрьмы всю техническую интеллигенцию?»
Вульф тогда не поддержал затронутую Николаевым тему. Он просто сидел и слушал монолог Николаева, сопровождаемый мерным цокотом копыт серого жеребца, легко и уверенно везущего пролётку по мощёной дороге. Он, часто приглашаемый на разного уровня совещания как специалист, давно стал утверждаться в мысли, что доминантой во всех обсуждаемых вопросах является политическая борьба. Технические или экономические проекты, принятые к исполнению, незамедлительно откладывались, если в них усматривалась политическая нецелесообразность. В сознании Вульфа всё больше утверждалась мысль, что процесс над «Промпартией» имеет цель не только очистить техническую интеллигенцию от вредителей, но главным образом сломить всякую попытку протеста против политической платформы партии большевиков. Страх и только страх должен присутствовать в умах всего народа, строящего социализм. Народ должен беспрекословно выполнять волю партии, не допуская ни малейшего вольнодумия о целесообразности исполнения её решений». Волкова, — подумал тогда Вульф, — арестовали только за то, что он учился вместе с Рамзиным в Московском высшем техническом училище и мог быть лично с ним знаком. Рамзин находится сейчас под следствием как один из руководителей вредителей «Промпартии». Так что зря Николаев недоумевает по поводу ареста Волкова — какого-то главного механика какой-то Кунцевской игольной фабрики, реконструкция которой замедлится из-за его, Волкова, ареста».

VIII
В комнате отдыха, при кабинете Орджоникидзе, где уже более трёх часов шёл неспешный, но довольно напряжённый разговор вокруг реконструкции Кунцевской игольной фабрики, наступил момент, когда оказалось, что всё оговорено, любое продолжение разговора выливалось в повторение ранее сказанного. Присутствовавшие как-то сразу почувствовали, что ничего нового сказать по обсуждаемому вопросу не могут. Наступила некая неудобная пауза, её прервал Орджоникидзе:
— Ну что ж, давайте подведём некоторые итоги по обсуждаемому делу. Из сказанного здесь предлагаю отметить следующее:
1.Обеспечение трикотажных фабрик комплектующими изделиями имеет важное государственное значение. В настоящее время в трикотажном производстве занято десятки тысяч работающих; данное производство будет и впредь развиваться; простои оборудования из-за дефицита комплектующих изделий недопустимы. В связи с этим реконструкция Кунцевской игольной фабрики является делом государственной важности.
2.После окончания реконструкции Кунцевская игольная фабрика призвана обеспечить потребность трикотажных фабрик в средствах производства (иглы, платины и другие комплектующие изделия).
3.Реконструируемая Кунцевская игольная фабрика, как предприятие, производящее средства производства, впредь именуется заводом с литерой «А».
4.Учёт и координацию в обеспечении трикотажных фабрик комплектующими изделиями поручить ВТО (Вульф) — функции заказа и распределения игольно-платинной продукции на территории СССР.
5.Учитывая, что на закупку комплектующих изделий за рубежом расходуются значительные валютные средства, поручить НКЛП СССР (Любимов) разработать план-график сокращения импортных поставок в СССР игольно-платинной продукции, заменяя её отечественной. Признать целесообразным освобождение от иностранной зависимости в этом виде поставок в течение трёх лет.

ВВЕРХ

IX
На следующий день после совещания у Орджоникидзе Вульф с Николаевым ехали в Кунцево. Контора треста «Кардолента» находилась на Ильинке, на дорогу уходило почти два часа неспешной езды в коляске, запряжённой серым трёхлетним жеребчиком Буяном. Кучер Матвей умело управлял лошадью, позволяя жеребцу идти рысцой. Буян, недовольный, что его постоянно осаживают, бодро цокал копытами по булыжной дороге.
Дорога проходила через Красную площадь, Охотный Ряд, Арбат, Дорогомилово и далее по Можайской дороге.
Выехав на Охотный Ряд, Вульф продолжал рассказывать Николаеву о вчерашнем совещании:
— Ты спрашиваешь, почему я сам не сказал Серго Орджоникидзе, что твою стройку нужно переводить в группу «А»? Ну представь на минуту, что об этом сказал бы я. Об этом тут же заговорили бы все в СТО, ВСНХ, Политбюро. Что бы последовало? Вульф поёт под гармошку оппозиции. Это ведь они навязали дискуссию о приоритетах отраслей промышленности. Началась бы такая возня... Кто бы стал разбираться, чем вызвано моё предложение? Другое дело, когда эту мысль обосновал заместитель Председателя Совета народных комиссаров Орджоникидзе. Я думаю, он и Сталину сможет объяснить своё решение, особенно сейчас, когда на трикотажных фабриках начались волнения, а это уже вопрос политический. Так что скоро ты пересядешь в автомобиль, а Буяна вместе с кучером подаришь мне, — Матвей, пойдёшь ко мне? — крикнул он кучеру. «Ваша воля», — послушно отозвался Матвей.
Николаев озабоченно слушал Вульфа, не разделяя его восторженности. Он хорошо понимал, что с переходом строительства в группу «А» сразу же возрастёт груз ответственности и контроля. Первое, за что ему придётся ответить, — это отсутствие законченного, согласованного и утверждённого «Проекта реконструкции Кунцевской игольной фабрики». Ему уже звонили из Госбанка и интересовались, почему у них нет полного пакета документов согласно приказу № 295, вышедшему в этом году. «Хорошо, хоть не закрыли финансирование, — думал Николаев, — да мало ли чего ещё можно накопать, устрой сейчас проверку документации, договоров, приказов...» Он вёл стройку как хозяин своей конторы, стремясь в меру своих возможностей построить и оборудовать эту проклятую игольную фабрику. Рисковал, допуская вольности, которые теперь вполне могут быть истолкованы как вредительство.
Рассуждая вслух, Николаев делился с Вульфом своими сомнениями: «Ты говоришь нужно взять обязательство — за три года организовать производство таким образом, чтобы мы могли отказаться от импорта? Ты сам- то допускаешь, что такое возможно? Это же афера, подписание себе приговора с отсрочкой на три года. Мы уже два года пытаемся освоить производство самых простых иголок, результаты знаешь — идёт сплошной брак. Такие иглы нельзя отправлять на фабрики, а стоимость их получается дороже импортных. Господи, неужели нельзя всё это объяснить там, наверху, чтобы они поняли серьёзность действительности и не вводили себя в заблуждение, не обманывали себя и государство.

Послушай, Владимир! А ведь это действительно обман государства. Ты понимаешь, куда это ведёт?»
Вульф молча слушал Николаева, делая вид, что с удовольствием наслаждается тихим осенним утром, красотой местности, открывающейся с Поклонной горы, которую они проезжают.
Но лицо его уже не выражало уверенности и оптимизма, оно выражало сейчас усталость и обречённость. Вульф вполоборота повернулся к Николаеву, внимательным долгим взглядом посмотрел собеседнику в глаза и как-то виновато улыбнулся:
— Послушай меня, Николай, внимательно. Не перебивай... Ты рассуждаешь сейчас как добросовестный технарь и всё с этой точки зрения говоришь правильно. Но ты в своих умозаключениях не делаешь поправки с учётом реалий. А реалии таковы, что страна уже не та, где нас учили и воспитывали. Где, скажи мне, высоконравственные преданные благу России умы? Где? Ты знаешь где! Сейчас страной владеет другая сила — это сила лозунга, красного знамени и винтовки. Ты спросил об отсрочке на три года? Да, за три года нам не удастся сделать то, что мы обещаем. Давай честно скажем об этом сегодня. Завтра появятся другие люди, которые подпишутся под нашими обещаниями, а мы будем в Бутырке ожидать своего конца. Ты этого хочешь? Не подумай, что я сошёл с ума и потерял всякое представление о чести и совести. Но нужно реально смотреть на вещи, а реальность такова, что нужно встроиться в новую систему власти и стараться делать полезное России дело. За три года, я думаю, мы всё же сумеем кое-что сделать. Вчера мы получили новые возможности — вошли в группу «А», а это значит, мы получили «карт-бланш», что позволит открыть двери многих кабинетов без изнурительных проволочек; далее — это новое финансирование, в разы большее, чем сейчас; это выход на зарубежные контакты, в том числе и привлечение иностранных специалистов и рабочих; прямая закупка сырья, материалов, оборудования. Как же мы можем упустить такую возможность для нужного дела, пускай и рискуя личной судьбой? Нас не будет, но наше детище — Кунцевская фабрика будет работать. Кстати, теперь не фабрика, а завод. На днях должно быть опубликовано постановление правительства об объявлении завода «всесоюзной ударной стройкой».
На Кунцевской фабрике Николаева ждали. Не успела коляска доехать до ворот, как они уже были открыты, а на территории у проходной его встретил Николай Иванович Лазарев, член правления треста, руководитель строительства. До начала совещания оставалось более часа. Это время управляющий трестом решил использовать для предварительного разговора с членами партийной ячейки. Всего на стройке было шесть членов ВКП(б), в том числе и Лазарев. Секретарём ячейки являлся слесарь из группы главного механика, смекалистый и неторопливый, коренной житель Кунцева. В партию он вступил недавно, два года назад,

когда был объявлен партийный набор. Вульф и Николаев, поздоровавшись с встречавшими, пошли по территории фабрики, слушая Лазарева о ходе строительства. Закончив краткую информацию, Лазарев спросил у Николаева:
— Николай Николаевич, что-нибудь случилось?
— С чего ты взял? — ответил Николаев.
— Да как-то тревожно, — продолжил Лазарев, — в субботу вы раньше не приезжали, а тут ещё распорядились собрать совещание.
— Случилось, Николай Иванович, случилось. Но тревожиться не надо. Случилось скорее хорошее. Владимир Николаевич, — Николаев посмотрел на Вульфа, — потом обо всём расскажет. А сейчас скажи мне, как у тебя дела с иглами и вообще с производством, а не строительством?
Лазарев на минуту задумался: «Первый участок мы запустили в работу. Молодец Волков, быстро произвёл монтаж оборудования. Правда, немного намудрили с расстановкой, но это технологи дали маху, не знают они толком технологического процесса, нащупывают методом проб и ошибок. Иглы для чулочных машин мы, можно сказать, одолели. Брака почти нет, а главное — мы знаем, где и как происходят сбои. У нас там Чубарев, Бабенко и Бабий из Харькова уже прочно сидят на этой игле, толковые мужики. А вот с другими, язычковыми иглами, я бы сказал, полный провал. Не идет игла — и всё. Полуфабрикат, что пришёл из Германии вместе с оборудованием, почти весь ушёл в брак... Иван Иванович, наш секретарь партячейки, как то упрекнул мастера этого участка Ситникова в бездарности. Тот вспылил, прогнал секретаря с участка, а мне откровенно сказал: «Не понимаю я эту иглу, не поддается она — то на одном переходе, то на другом всякие фокусы показывает, люди уже просто боятся её, а вернее, боятся, что их обвинят во вредительстве». Думаю, нам без помощи немцев здесь ещё долго придётся ковыряться. Эта игла требует особой аккуратности, усидчивости и внимания. Работник всё время пользуется лупой, глаза устают; непривычен и мерительный инструмент, мы не привыкли ловить микроны».
— А вы женщин не пробовали обучить на операции с этими иглами, — вмешался в разговор Вульф, — говорят, они более усидчивы и аккуратнее мужчин?
— Не идут на эти иглы люди. Из пятидесяти человек учеников остаётся — один, — ответил Лазарев, — придут, два-три дня посмотрят и уходят, говорят, что не справятся.
Помолчали. Они стояли у строящегося нового корпуса. Вырисовывался уже третий этаж. Каменщики ловко укладывали кирпичи на раствор, стена на глазах росла. Кирпич и раствор подавался на место кладки лебёдкой, что облегчало работу подсобных рабочих, подносивших строительный материал каменщикам.
— Ловко придумано, — заметил Вульф, показывая на лебёдку, подымавшую поддон с грузом кирпичей.

— Волков, наш главный механик придумал, — ответил Лазарев, — отпустили его, сегодня утром следователь позвонил мне, сказал, что пока отпускают.
Снова разговор умолк.
— Николай Иванович, — нарушил молчание Вульф, — товарищ Николаев рекомендует вас на должность директора строящегося завода. Как вы к этому относитесь?
— Какого завода? — не понял Лазарев.
— Вот этого самого, — ответил Вульф, — теперь то, где мы сейчас находимся, будет называться не Кунцевской игольной фабрикой, а заводом. Название ещё не дали, но это не главное. Главное в том, что сейчас вы фактически руководите строительством, у вас здесь работает строительная подрядная организация; у вас создано и работает опытное производство, есть технологическое бюро, кон-структора, механики, экономическая служба, коммерческая служба, но все хозяйственные операции осуществляет трест. А став директором, функции треста перейдут к вам, вы станете распорядителем кредитов, т. е. к вам перейдёт вся полнота управления и ответственности. Как вы думаете? Справитесь?
Наступила пауза. Лазарев внимательно посмотрел на Николаева и, встретив его одобряющий взгляд, сказал:
— У меня нет технического образования, только гимназия. Вы знаете, что моя основная профессия — шофёр, шофёр ВЧК... В партии с 1918 года, в тресте с 1927 года на хозяйственной работе, здесь, на фабрике, работаю третий год начинал расширять первый производственный корпус, этот, — он показал на возводимую стену, — третий. Мы с Николаем Николаевичем работаем вместе, у нас не возникало больших противоречий ни в тресте, ни здесь, на стройке. Что касается производства игл, то проблема здесь в том, что ранее такого производства у нас в стране не было и поделиться опытом не с кем. Нет практики и нет практиков. Иностранцы держат всю технологию в секрете. То, что нашим товарищам удалось узнать, — это только общие впечатления агентов, не всегда хорошо разбирающихся в технике и технологиях. Нужны прямые контакты со специалистами иностранных фирм, производящих трикотажные иглы. Ответственности я не боюсь, но хочу обратить внимание — за два года у нас поменяли трёх главных инженеров, уходят «по собственному желанию», вернее, знает Николай Николаевич, почему такая частая смена технических руководителей.

ВВЕРХ

X
Совещание собрали в производственном помещении, не заставленном оборудованием. Здесь временно разместили конструкторов, технологов, работников снабжения и другие службы. Площадь двадцать метров на сорок превратилась в контору, заставленную столами, вдоль окон стояли чертёжные доски. Принесли несколько скамеек. Когда Вульф, Николаев и Лазарев вошли в помещение, часть его была заполнена ожидавшими. Собралось человек тридцать — руководители служб, главные специалисты, члены партийной ячейки. Приехал представитель Кунцевского городского совета. Для президиума стояли накрытый красным материалом стол и три стула. Всё совещание заняло свободный, не занятый службами угол большого помещения. Притихшие инженерно-технические работники и служащие сидели на своих рабочих местах в ожидании.
Совещание открыл председатель правления треста «Кардолента» Николаев:
— Товарищи, вчера правительством принято важное для Кунцевской игольной фабрики постановление. О подробностях расскажет товарищ Вульф Владимир Николаевич.
Вульф, сказав несколько слов о чрезвычайной ситуации, сложившейся в поставке игл трикотажным фабрикам, подчеркнул важность скорейшего ввода в строй отечественного игольного предприятия. Правительством принято решение не реконструировать Кунцевскую игольную фабрику, а построить здесь игольный завод, самый крупный завод в СССР по производству игольно-платинной продукции и других комплектующих изделий к трикотажным машинам. Этот завод должен стать головным предприятием такой специализации с мощным инженерным обеспечением, который будет тесно завязан с научно-исследовательскими институтами, создаваемыми в Москве. Кроме того, решено построить менее крупные игольные заводы в Ленинграде и в Белоруссии, городе Витебске.
— За три года, товарищи, — продолжал Вульф, — вы должны не только за-кончить строительство, но и смонтировать большое количество оборудования, обучить людей и полностью освободить нашу страну от капиталистической зависимости в поставке игл фабрикам. Сейчас у наркома на утверждении находится новое штатное расписание вашего, — Вульф сделал паузу, — да, вашего завода, пока ещё недостроенного, но завода. Открываются новые возможности и перспективы, коллегия наркомата поздравляет вас с этим событием и надеется, что вы своим героическим трудом оправдаете доверие партии. Какие у вас есть вопросы?
Первым поднялся Иван Иванович, секретарь партячейки:
— Меня интересует такой вопрос: почему на такое важное собрание не при-гласили всех рабочих и почему не избирался президиум, у нас тут присутствуют из горсовета?
Секретарь был явно обижен, что он не сидит в президиуме, к чему уже успел привыкнуть, и чем принижена его роль и роль партийной ячейки.
Вульф быстро оценил ситуацию, приветливо посмотрел на собравшихся и, обращаясь к секретарю, медленно и тихо заговорил:

— Уважаемый Иван Иванович, у нас сегодня не собрание, а деловое совещание с руководителями, работающими на строительстве Кунцевского завода. Цель этого совещания — довести информацию до руководящего состава вашего предприятия, с тем чтобы они в ближайшие дни подготовились к изменениям, которые неизбежны при переходе строительства из группы «Б» в группу «А».
Среди присутствующих произошло оживление, послышались негромкие реплики, вверх поднялось несколько рук. Вульф поднял вверх руку, призывая успокоиться, и закончил: «Я понимаю, что у вас сейчас много вопросов, кое-кому хочется высказаться. Навряд ли я смогу ответить на все ваши вопросы, их лучше задать по своей специфике, по подчиненности. Поэтому, товарищи, думайте, готовьте вопросы, предложения. На следующей неделе к вам приедет нарком Любимов с большой компанией ведущих специалистов Наркомата, с начальником главного управления и его аппаратом и будут подробно говорить о всех делах. А на сегодня, я думаю, совещание можно считать законченным».

ВВЕРХ