Портал Кунцево Онлайн / В.Б. Муравьев/Иван Егорович Забелин

5.

ИВАН ЕГОРОВИЧ ЗАБЕЛИН

Благодаря Пассеку и публикации в «Московских ведомостях» круг знако­мых Забелина в среде любителей московской старины начал расширяться. Осо­бенно близко он сошелся с художником и литератором Корнелием Яковлеви­чем Тромониным, который был старше него лет на двадцать, но с юношеским увлечением занимался изучением московских архитектурных памятников. В дневнике Забелина часты записи об их совместных экскурсиях по московским переулкам, где еще сохранились древние церквушки и старинные палаты во дворах, по московским окрестностям - на Воробьевы горы, в Марьину рощу, в Измайлово...
«Москва может считаться сокровищницей России: в Москве много и при­мечательных достопамятностей, и различных произведений искусства», - так Тромонин начинает свою книгу «Очерки лучших произведений живописи, грави­рования, ваяния и зодчества с кратким описанием и биографиями художников».

Ф.Н. Глинка. Литография. 1850-е

Гравюры «лучших произведений, упоминаемых в ней, были награвированы Тромониным. Делал он гравюры и к книгам других авторов о старине Москвы. Тромонин научил Забелина понимать и анализировать произведения искусства.
В начале 1840-х годов Забелин познакомился с профессо­ром истории Московского университета Михаилом Петровичем Погодиным.
Погодин был сыном крепостного, отпущенного на волю по за­вещанию умершего барина, поэтому и сам Михаил Петрович до шестилетнего возраста находился в крепостном состоянии. Собственным талантом и упорным

трудом добился он своего теперешнего положения, с отличием окончил Московский университет, затем преподавал в нем курсы всеобщей и русской истории, в двадцать шесть лет стал профессором, в сорок лет (в 1841 году) был избран членом Академии наук.
В студенческие годы Погодин входил в состав оставившего памятный след в общественной и культурной жизни Москвы дружеского литературно-философского кружка «любомудров», членами которого были такие замечательные личности, как поэт Д.В. Веневитинов, писатель и музыкант князь В.Ф. Одоевский, поэт, будущий профессор С.П. Шевырев, один из основоположников славянофильства, религиозный философ и публицист И.В. Кириевский. Среди этих юношей-дворян, получивших блестящее домашнее образование, Погодин выступал как равный.
Погодин был выдающимся ученым и в то же время писателем-беллетристом, его перу принадлежат рассказы, повести, драмы, написанные на современном и историческом материале. Беллетристические произведения Погодина обладают несомненными литературными достоинствами, об одной его драме А.С Пушкин написал, что она «имеет европейское высокое достоинство».
«Когда я первый раз был у Погодина, - рассказывает Забелин, - и на его вопросы отвечал, что занимаюсь русской историей, он мне сказал: «держитесь крепче за землю». И последние слова повторил дважды».
С 1841 года М.П.Погодин издавал «учено-литературный» журнал «Москвитянин». Наряду с беллетристическими произведениями, составляющими отдел «изящная словесность», в журнале в отделах «материалы для истории русской словесности», «науки», «критика и библиография», «славянские новости», «смесь» печатались и архивные материалы.
Задача журнала, которую ставил перед собой его издатель, заключалась в том. чтобы показывать русскую национальную историю и культуру правдиво, в их богатстве, разносторонности и самобытности, то есть в истинном виде, а не в том ложном свете, свойственном западническому нигилизму и невежеству. В «Москвитянине» печатались Н.В. Гоголь, Н.М. Языков, П.А. Вяземский, Ф.Н. Глинка, М.Н. Загоскин, А.Ф. Вельт-ман, С.П. Шевырев, И.В. Киреевский, И.М. Снегирев и другие. Погодин привлек к сотрудничеству в журнале и Забелина.

Т. Г. Шевченко. Портрет М.С. Щепкина

Вверх

В доме Погодина - а близкие дружеские отношения с Погодиным продолжались до его смерти в 1875 году -Забелин встречался с Н.В. Гоголем, М.С. Щепкиным, А.Н. Островским и многими другими. У Погодина, как вспоминал Забелин, «мы всегда находили радушный прием и широкое поприще для бесед о нуждах и целях изучения русской старины и древностей».
В дальнейшем между Погодиным и Забелиным возникла полемика по научным проблемам, но при этом сохранились доброжелательнее и уважительные личные отношения.
В 1842 году в руководстве Оружейной палаты произошли важные изменения. Вместо ушедшего в отставку директора тайного советника Федора Александровича Ушакова директором Оружейной палаты личным распоряжением императора Николая I был назначен Михаил Николаевич Загоскин, директор московских театров (имевший чин действительного статского советника и придворное звание камергера), известный писатель и драматург. Помощником, по его просьбе, был назначен Александр Фомич Вельтман, также популярный писаель того времени.
Загоскин и Вельтман - оба интересовались русской историей, знали ее, среди их сочинений значительное место занимали произведения на исторические темы. Загоскину всероссийскую известность принес роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году», посвященный событиям Смуты и борьбе русского народа против шведско-польских захватчиков. Вельтман в своих стихах и прозе также часто обращался к истории, древняя, былинная Русь описывается им в романах «Кощей бессмертный», «Святославич, вражий питомец, Диво времен красного солнца Владимира». Таким образом, начальниками Забелина оказались писатели, произведениями которых он зачитывался в отрочестве.
Должность директора Оружейной палаты считалась «спокойным и почетным местом» «почти без всяких занятий», ради этого, кстати сказать, Загоскин и добивался этой должности, чтобы иметь время для литературного труда, чего не давало ему хлопотное театральное директорство. Но, оказавшись в Оружейной палате, Загоскин не мог ограничиться лишь формальным пребыванием в должности, он начал знакомиться с хранившимися в палате сокровищами и изучать их.

И.Е. Забелин. Фотография. 1856 г.

Вельтман же давно и серьезно занимался историей, в 1820-е годы, находясь на военной службе в Бессарабии, он принимал участие в археологических раскопках, изучал историю этого края, опубликовал ряд исследований, в том числе «Начертание древней истории Бессарабии». После выхода в отставку в 1831 году, он поселился в Москве, где прошли его детство и юность, здесь его исторические интересы обратились преимущественно к русской истории. За литературные заслуги в 1830-е годы он был избран членом Общества любителей российской словесности при Московском университете, за исторические работы - членом Императорского Общества истории и древностей российских.
Если прежние начальники Оружейной палаты исполняли лишь необходимые административные функции, а о каких-либо «ученых» занятиях даже мысли не возникало, то Загоскин и Вельтман обратили внимание на просветительскую работу Оружейной палаты.

Вверх

«Служба отца, - пишет в своих воспоминаниях сын Загоскина Сергей Михайлович, - состояла лишь в том, что он два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, то есть в дни, назначенные для обозрения публикою Оружейной палаты, проводил в ней утро с 12-ти до 2-х часов, а так как объяснения публике давались им лично, то популярность его в Москве стала с этого времен сильно возрастать; прежде знали его там только как автора «Юрия Милославского», а со времени назначения его директором Оружейной палаты, можно утвердительно сказать, что все москвичи знали его в лицо и многие считали даже долгом при встречах на улице кланяться ему».
Вельтман, вступив в должность, принялся за составление путеводителей по Кремлю и Оружейной палате.
Вскоре Загоскин обратил особое внимание на Забелина. СМ. Загоскин в своих воспоминаниях дает ему характеристику, безусловно, со слов отца: «В числе чиновников находился также чрезвычайно образованный, трудолюбивый и умный молодой человек Иван Егорович Забелин».
По всей видимости, Забелин консультировал Загоскина и Вельтмана. О том что он оказался в какой-то степени в их кругу, можно судить по записи И.М. Снегирева в дневнике: «Обозревал Оружейную палату с Загоскиным, Вельтманом и Забелиным. Делал свои замечания и поверки».
Об этом же свидетельствует написанная в 1844 году официальная картина художника И.А. Бурдина «Изображение зала Оружейной палаты» с группой служащих.

Д.Л. Ровинский. Фото/рафия. 1860-е гг.

Вверх

На картине представлен обширный центральный зал с боевыми знаменами, царскими портретами со статуями всадников в полном вооружении. Посреди зала
на первом плане - Загоскин, правее него -Вельтман, за которым вторым планом изображены тесной группкой трое служащих, причем впереди сослуживцев написан Забелин, хотя тогда он все еще оставался всего лишь канцелярским служителем 2-го разряда - простым писцом.
Первое напечатанное в «Москвитяне» произведение, авторство которого связывается с именем Забелина, имеет детективную историю, до сих пор не получившую полной ясности и неопровержимых доказательств.
В 6-м и 7-м номерах «Москвитянина» за 1842 год была напечатана, а затем издана отдельной брошюрой большая статья «Замечания об осаде Троицкой лавры. 1608-1610, и описание оной историками XVII, XVIII и XIX столетий». Ни в статье, ни в брошюре имя автора не было указано. Но в Москве говорили, что ее автором является родовитый вельможа, помощник попечителя Московского университета Дмитрий Павлович Голохвастов. Подтверждением этого служат несколько строк его двоюродного брата А.И. Герена в мемуарах «Былое и думы»: «Голохвастовы мелькают там-сям в русской истории со времен Грозного; при Самозванце, во время междуцарствия, встречаются их имена. Келарь Авраамий Палицын навлек на себя сначала гнев Дмитрия Павловича, а потом предлинную статью, неосторожно отозвавшись об одном из предков его в своем сказании об осаде Троице-Сергиевой лавры».
Авраамий Палицын (в миру Аверкий Иванович) - дворянин, русский политический деятель конца XVI - первой четверти XVII века в 1588 году был подвергнут опале за участие в придворном заговоре Шуйского. Сослан в Соловецкий монастырь и пострижен в монахи, с восшествием на царский престол Шуйского возвращен из ссылки, назначен келарем (ведающим хозяйством) Троице-Сергиевой лавры, участвовал в посольстве к польскому королю, в 1612 году содействовал победе ополчения Минина и Пожарского, призывая на улицах Москвы народ к борьбе против поляков. Во время осады Троице-Сергиевой лавры поляками находился в монастыре. Около 1618 года Авраамием Палицыным было написано «Сказание об осаде Троице-Сергиева монастыря от поляков и Литвы и о бывших потом в России мятежах».
В «Сказании» рассказывалось и о «осадном воеводе» Алексей Голохвасто-ве. который задумывал измену и намеревался, пока ратные люди защищают ворота, отпереть другой вход в монастырь и впустить врагов. В 1840-е годы, когда мяла напечатана статья в «Москвитянине». «Сказание» Авраамия Палицына было главным историческим источником об обороне Троице-Сергиевой лавры, и все тогдашние историки - Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев и другие - на нем основывались в своих рассказах об этом событии.

Вверх

В статье Голохвастова доказывалось, что «Сказание» не может считаться достоверным историческим документом, и что многие сообщенные в нем факты являются вымыслом, подводя читателя к мысли, что и рассказ о подготавливаемой измене воеводы также может относиться к числу недостоверных.
Крупнейший историк XIX века СМ. Соловьев в своих «Записках» называет статью Голохвастова «блестящею критическою статьею». В настоящее время историками принят взгляд на «Сказание» Авраамия Палицына близкий к проводимому в статье Голохвастова: теперь «Сказание» определяют не только как ис­торический источник, но и как «замечательное» художественное произведение», включившее в себя предания и художественный вымысел.
Автором анонимных «Замечаний», напечатанных в «Москвитянине», как уже говорилось, в Москве считали Д.П. Голохвастова, но СМ. Соловьев в своих «Записках» говорит и о другой версии. В Москве удивлялись тому, что чиновник почтенного возраста и в почтенных чинах, до этого ни разу не выступавший в печати и не замеченный в занятиях историей, вдруг написал такую глубокую работу.
С.М.Соловьев пишет: «Говорили, что он (Голохвастов) пользовался здесь чужими трудами и указывали на Забелина».
Современный исследователь жизни и творчества Забелина профессор А.А. Формозов в работе «Историк Москвы И.Е. Забелин» (1984, переиздание -2001) затрагивает и эту проблему. Он отмечает в сочинении Забелина 1872 года «Минин и Пожарский» общий ход рассуждений и доказательств ненадежности сведений Палицына. «Думаю, - пишет Формозов, - что Иван Егорович использовал куски своей старой работы при подготовке новой, как часто делал это в других случаях», и далее высказывает соображения, почему Забелин умолчал о своем участии и той работе.
«Вероятно Голохвастов, - рассуждает Формозов, - велел своему подчиненному (в ведении Голохвастова находились архивы. - В.М.) подобрать мате­риалы для статьи, обелявшей собственного предка, и присвоил результаты чужого труда. Генерал знал, что Забелин безропотно помогал Снегиреву и Строеву, знал и то, что он специально занимался историей Троицкого монастыря. Но почему Забелин не сказал об этом позднее, когда признавался в анонимном уча­стии в книгах Снегирева и Строева? Приходит на ум два ответа. Во-первых, сотрудничество с известными историками при любых обстоятельствах - почетно, а исполнение работы за дилетанта-начальника - ни в коей мере. Во-вторых, хотя Д.П. Голохвастова уже не было в живых (он умер в 1849 году), был жив и активно действовал в литературном мире его сын П.Д. Голохвастов. Не хотелось его обижать».
Если в написании «Замечаний об осаде Троицкой лавры» принимал участие Забелин, то это говорит о том, что к тому времени он уже стал серьезным историком, способным не только к описанию фактов, но и к анализу исторических до­кументов.
Как бы то ни было, но, видимо, Погодин или знал, или догадывался об участии Забелина в опубликованной на страницах «Москвитянина» этой «блестящей критической статье», и поэтому согласился напечатать в журнале его рецензию на вышедший в 1843 году первый из задуманных Вельтманом путеводителей - «Достопамятности московского Кремля».

В предисловии к этой книге Вельтман объяснял цель своего сочинения; «Описание составлено для удобства посетителей, по порядку обхода и обозрения всего достопримечательного». «Обозрение», ввиду значительного количества достопримечательностей и необходимости тщательного и подробного осмотра, ав­тор предлагал совершить за три дня: в первый день посетить соборные хоромы, во второй - царский дворец и в третий - колокольню Иван Великий с подъемом на нее и любованием видами Москвы.
Сравнительно небольшая, всего в 79 страниц, изящная книжечка с заставками, с планом Кремля и двенадцатью листами гравюр по рисункам известного московского художника К. Рабуса, изображающих кремлевские достопримечательности, по своему жанру представляет собой популярный очерк, достаточно поверхностный и рассчитанный на самое первое, общее знакомство с предметом. Естественно, что Вельтман при описании достопримечательностей кое-где не ограничивается справочными сведениями, но старается представить эмоциональный художественный образ.
Рецензия Забелина на книгу Вельтмана «Достопримечательности московского Кремля» была опубликована в «Москвитянине» № 11 за 1843 год.
Она состояла из двух частей: первая касалась содержания и принципа построения очерков, во второй, занимавшей большую часть текста, перечислялись фактические ошибки и неточности.
Забелин упрекает автора «Достопримечательностей Кремля» в том, что тот описывает достопримечательности древней столицы, не связывая их с эпохой, в которую они были созданы, с их местом в истории Москвы и всей России. Здесь Забелин развивает свою идею, которой он старался всегда следовать: в частном предмете показать черты эпохи. Скорее всего, эти требования Забелина именно к данной книге Вельтмана - неправомерны: ее задача как раз заключалась в том, чтобы дать первоначальные сведения о конкретном памятнике, но они верны как пожелание для популярной краеведческой литературы вообще.
Обнаружив большое количество ошибок и неточностей в очерке Вельтмана, Забелин показал себя глубоким знатоком предмета.
Рецензию Забелин заключил решительным и жестким выводом: «Заменила ли книжка г. Вельтмана устаревшие путеводители, верна ли она своей цели? К сожалению, при всем нашем уважении к автору «Кощея бессмертного», мы должны сказать: нет! Ничего не заменила эта книжка и нисколько не верна своей цели». (Под целью подразумевались просветительские задачи литературы такого рода.)
Забелин подписал рецензию псевдонимом Меланхлен. Вряд ли он имел намерение укрыться за псевдонимом, скорее всего, это была дань моде. Псевдонимы наводняли литературный быт, они служили дополнительной информацией об авторе, о направлении его взглядов. Читателям было прекрасно известно настоящее имя автора, впрочем, оно и не скрывалось.
Забелиным псевдоним также был выбран со смыслом. Меланхлены -древний народ; живший в I тысячелетии до нашей эры севернее Черного моря, на территории будущей России. Геродот писал, что меланхлены живут там же, где скифы, но отличаются от них высшей степенью дикости, а свое название (в переводе на русский язык оно значит «темные, черные люди») получили от черной одежды своей.

Вверх

К. Рабус. Вид Симонова монастыря. Литография. 1840-е гг.

Этот псевдоним, по смыслу своему, позволял автору простодушно говорить наивную правду-матку.
Видимо, опытный Погодин предлагал Забелину смягчить рецензию, но тот отказался, и Погодин ограничился редакционным примечанием, заявив, что редактор не во всем согласен с рецензентом и что тот не оценил художественные достоинства путеводителя.
В следующем номере «Москвитянина» появился «Ответ на разбор "Достопримечательностей московского Кремля", помещенный в 11 нумере "Москвитянина"» автора книги А.Вельтмана. Вельтман был обижен, отметил, имея в виду псевдоним, что рецензент выступил против него «в черной броне и с опу­щенным забралом» и, оправдавшись в некоторых ошибках, порекомендовал ему, прежде чем критиковать других, самому написать что-нибудь без ошибок.
Каких-либо заметных осложнений по службе у Забелина не было. Но отношения с Вельтманом установились холодными и натянутыми. Позднее Забелин сказал, что Вельтман старался мешать ему как «совместнику», то есть конкуренту.
Однако, видимо, последствием рецензии на книгу Вельтмана было то, что для Забелина в течение почти трех следующих лет оказались закрыты все московские газеты и журналы.
В Рождественские и новогодние праздники декабря 1843 - января 1844 года Забелин переживал такую влюбленность, какой не знал до этого никогда. Поэтому он и решил, что это и есть - первая любовь. Но тут ему вспомнился давний совет старушки-гадалки - не жениться на первой. И присущая ему рассудительность потеснила страсть: «Первая любовь ищет только высказаться, - уговаривает он себя в дневнике, - не разбирая, на какой предмет падет ее выбор. Здесь случаи. Мы после уже узнаем, что любили бог знает что - потребность любить, а не любовь. А эту потребность мы читали за самую любовь». Но затем чувства одерживают победу над рассудком, и он напускается на себя с упреками: «Дурак! Разве может быть первая, вторая, третья, четвертая любовь. Она одна. Она первая и последняя, начало и конец, альфа и омега».
Теперь записи в дневнике становятся краткими, ни описаний, ни размышлений, только вешки самых главных сейчас для него событий: альфа и омега.
«22 января 1844 года. Хотел отдать письмо, но как-то не отдалось. Решился -завтра непременно. Во что бы то ни стало.
23. Воскресенье. Иду в 12 часу. Дождался четверть часа, потому что были у обедни. Наконец, ушел и отдал - в половине двенадцатого.
Январь, 1844 г. Задумал о женитьбе.
24 января - ответ на мое предложение.
25. Вторник. Был второй разговор.
27. Четверг. То же.
1 февраля. Вечер до 1 часу - разговор. 2. Среда. Прости. После вечерен.
13 февраля в воскресенье. У нас Настасья Петровна. Наталья Петровна и явились Тоны. Были Каменев (у меня он жил) и В.Н. Татаринов. студент».
Венчание было 3 сентября.
Забелин женился на Марии Петровне Андроновой, выпускнице Екатери­нинского института благородных девиц, служившей гувернанткой. В их судьбе было много общего, и, может быть, это взаимопонимание особенно сблизило их. Ее отец, участник Отечественной войны, потом служил в статской службе, имел чин коллежского асессора и умер в 1828 году. После его смерти семья - вдова и три малолетние дочери - бедствовала.
Вдова ходатайствовала о пособии на бедность, в пособии отказали, но одну из трех дочерей определили в Екатерининский институт благородных девиц -привилегированное, находящееся под особым покровительством государя, учебное заведение для дочерей потомственных дворян. Обучение и проживание в институтском пансионе стоило дорого, но некоторое количество девиц принимали пансионерками на казенный кошт, как было написано в его уставе, для того, чтобы «дочерям дворян и ревностных служителей государства, лишенных даров щастия, доставить убежище, где бы они могли получить воспитание, соответствующее их званию». Мария Петровна закончила институт в 1837 году. (В тот же году завершилось и пребывание Забелина в Сиротском приюте). По выходе из института сразу началась для Марии Петровны трудовая жизнь домашней учительницы и гувернантки.
В семейной жизни Забелиных, видимо, было сильно патриархальное начало, жена называла мужа по имени-отчеству и свои письма, адресованные ему, начинала таким обращением: «Здравствуй, милый друг наш, Иван Егорович».
После женитьбы Забелин переехал в новую квартиру в Левшинском переулке напротив церкви Успения на Могильцах. В связи с выслугой ему повысили жалованье до 500 рублей, на службе он продолжал исполнять должность писца и продолжал разбирать архив.
Но теперь у него изменилось отношение к выпискам из архивных дел: если прежде он выписывал то, что казалось ему просто интересным, и охотно отдавал выписки Снегиреву то теперь он видел, как извлекаемые из архивных дел материалы могут стать источниками для его собственных исторических работ.

С.Г. Строганов. Гравюра

Вверх

Он уже представлял темы этих работ, и его выписки приобрели для него иную цену.
В дневнике 10 июня 1845 года Забелин записывает: «Воскресенье. У Снегирева утром. Первый вопрос, которым он встречает меня почти каждый раз, был: нет ли чего новенького в стареньком, разумея под сим архивные разыскания. Я ответил отрицательно, потому что, не зная, что ему нужно особенно, не хотел открывать моих выписок, которые очень пригодятся со временем мне самому».
Тогда же, в июне 1845 года, в жизни Забелина произошло событие, которое совершенно изменило его жизнь: попечитель московского учебного округа и председатель Общества истории и древностей Российских граф Сергей Григорьевич Строганов привлек его к работе в качестве делопроизводителя в одном из комитетов Общества.
В юности Строганов учился в Институте корпуса инженеров путей сообщения, в Отечественной войне 1812 года отличился в Бородинском сражении, участвовал в русско-турецкой войне конца 1820-х годов, в 1831-1834 годах был военным губернатором в Риге и Минске, в 1835 году назначен попечителем московского учебного округа. При последнем назначении имел чин генерала от кавалерии и был генерал-адъютантом.
Строганов интересовался историей, собрал большую нумизматическую коллекцию, а главное, понимал значение науки и способствовал ее развитию. Забелин много лет спустя в речи на заседании Общества истории и древностей Российских, посвященном памяти Строганова, отметил в нем «редкий талант ... охранять людей науки от антинаучных напастей и невзгод».
Время попечительства Строганова, было по свидетельству современников, «блестящей эпохой Московского университета», он поддерживал талантливых профессоров Грановского, Кавелина, Соловьева, Шевырева, Буслаева и других, заботился о студентах, способствовал улучшению преподавания в гимназиях. На свои средства (а он был одним из богатейших людей России) организовал художественное училище, впоследствии получившее название Строгановского. Будучи председателем Императорского общества истории и древностей Российских, он выхлопотал постоянную субсидию на издание в виде периодических сборников трудов членов общества под названием «Чтения в Обществе истории и древностей Российских». Для издательской деятельности Общества был образован специальный комитет, в который потребовался канцелярский служитель - делопроизводитель, и Строганов распорядился прислать на эту должность чиновника из Оружейной палаты. Послали Забелина.

«23 июня. Суббота. Утром в три четверти десятого пошел к графу в первый раз, - рассказывает в дневнике Забелин. - Сначала он меня несколько сконфузил. Когда я вошел к нему в кабинет, он, должно быть, спросил, что мне нужно. Я не слыхал и подвинулся к нему. Он еще что-то проговорил. Я еще подвинулся. Он встал. Я отодвинулся. Он в сердцах спросил:
- Ваша просьба, кто вы?
- Письмо из Оружейной палаты.
- Ну, вы так бы и говорили. - Я промолчал.
- Как вас зовут?
- Забелин.
- Где вы воспитывались?
- В Сиротском доме под попечительством Дмитрия Львова.
- И только там?
- Только, ваше сиятельство, но я занимался постоянно наукой.
- Где вы занимались?
- Дома у себя.
- В университете не были?
- Никак нет. Но я слушал лекции.
- Какие?
- Всеобщей истории, русского законодательства. Пишет записку.
- Вам не родня у нас в Твери Забелин?
- Никак нет, ваше сиятельство. Я тоже из Твери, но это дальние. Отдавая записку, он сказал:
- Вы будете у нас в отделении для изданий «Древностей Российского государства», будете хранить и проч.
Я уже ничего не слышал в умилении от этих слов.
- Все зависит от вашей исправности. Это продолжится долго. У меня навернулись слезы от радости.
- Вы сколько получаете жалованья?
- 500 рублей, ваше сиятельство.
- Это мало.
Обошелся благосклонно».

Новая должность целиком отвечала интересам и желаниям Забелина. Благо­даря уже приобретенным знаниям он свободно ориентировался в предмете, которому было посвящено издание, а канцелярская практика дала знание делопроизводства, так что дело пошло успешно. Строганов оценил рабочие качества Забелина, и, убедившись, что приобрел хорошего сотрудника, ходатайствовал о его производстве в первый чин - коллежского регистратора. По существующим правилам, начальник имел право ходатайствовать о чине для подчиненного после 4 лет беспорочной службы, для Забелина, считая с начала его службы в Оружейной палате, этот срок наступил 12 ноября 1841 года, поэтому в указе Сената от 1 июля 1845 года о производстве его в коллежские регистраторы было написано: «со старшинством с 12 ноября 1841 года», то есть, что срок пребывания его в этом чине отсчитывается с указанной даты. Таким образом, через четыре года, в 1845 году, он получает право на следующий чин. И действительно, 12 ноября 1845 года последовал указ Сената о производстве Забелина в губернские секретари (чин 12 класса, в военной службе соответствует подпоручику - первому офицерскому чину).

Н.А. Бурдин. Изображение зала Оружейной палаты. Масло. 1844 г.

Вверх

Забелин по должности обязан был присутствовать на заседаниях Общества истории и древностей Российских как секретарь. Иногда он выступал с сообщениями, которые с течением времени становились более серьезными и глубокими. В 1846 году «Московские ведомости» возобновили публикации статей Забелина, в 1847 году он был избран членом-корреспондентом Общества истории и древностей Российских - это было первое общественное признание научной ценности работы Забелина.
Женитьба принесла Забелину и новое знакомство. В Левшинском переулке в собственном доме жила помещица Анна Ивановна Ровинская, ее дочери Мария и Елена воспитывались вместе с Марией Петровной в Екатерининском институте. Забелины, как пишет Иван Егорович, «были приняты в этом доме семейно». Кроме дочерей, у Ровинской был сын Дмитрий, который только что вернулся домой из Петербурга, где окончил Училище правоведения и дожидался назначения на службу в Сенат. «В первое время наши отношения, - рассказывает Забелин о своем знакомстве с Ровинским, - были, так сказать, официальны... Однако мало-помалу живые разговоры и споры, главным образом о предметах искусства, во всех его видах и формах, связали нас очень дружелюбно». Знакомство перешло в дружбу, которую они пронесли через всю жизнь.
Забелина и Ровинского объединили интерес и любовь к истории, к русской старине, памятникам архитектуры и искусства. Они вместе посещали московские храмы и монастыри, осматривали старинные образа, архитектуру и другие достопримечательности. Затем их экскурсии распространились на Подмосковье.
Много лет спустя Забелин с большой теплотой вспоминал, как они с Ровинским путешествовали по Подмосковью. « Начались наши постоянные походы по соборам, церквам и монастырям и в подмосковные боярские дворцы, всюду, где только находилось, что посмотреть и поизучать. Эти походы, близко и далеко, неотменно совершались всегда по образу пешего хождения, потому что оба мы в силу личных привычек и небогатых обстоятельств должны были предпочитать спартанский образ жизни афинскому... Дмитрий Александрова вел хотя и короткий, но обстоятельный журнал нашим походам, отчасти с сатирическим на­правлением, записывая все, что случалось в дороге курьезного. Для осмотра достопримечательностей он составлял предварительный перечень всего, что можно было найти в известных печатных источниках. В первое время он охотился больше всего за произведениями в собственном смысле художественными, каковы были надгробные мраморы в некоторых московских монастырях, затем мраморы и картины в шереметевских дворцах Останкина и Кускова и в юсуповском дворце в Архангельском. Мало-помалу к этому присоединились и церковная утварь и самые здания храмов. Следуя известной системе Ходаковского, мы разыскивали и древние городища и курганы...
Наши неутомимые походы вызывались и обыкновенного у молодых людей страстью к путешествиям, а в сущности, горячим чувством природы. Поэтому, как только наставали весенние теплые дни, как только показывалась на полях зеленая травка, мы уже волновались и тотчас собирались в путь, чаще всего в Кунцево, иногда в Коломенское и в другие места поближе...»
Но не только о давнем прошлом беседовали между собою молодые люди во время своих походов, они вели разговоры о глубинном смысле жизни, о ее моральных трудовых основах. «В разговорах во время этих прогулок, - вспоминает Забелин, - мы часто останавливались на мысли, как было бы хорошо сесть на землю, иметь собственную небольшую землицу и обрабатывать ее по-крестьянски, разводя и пашню, и садоводство, и огородничество». Вечная интеллигентская народническая мечта! Забелин с Ровинским попробовали «сесть на землю» и обрабатывать ее, мать Ровинского выделила им пустошь в имении, но это их предприятие кончилось полным крахом.
В результате экскурсий, знакомства с памятниками старины и постоянных бесед друзья решили предпринять общий литературно-исторический труд. «У нас народилась мысль, - рассказывает Забелин. - что было бы очень полезно издавать повременно сборник материалов для истории искусства вообще и русского искусства в особенности. Была составлена программа для этого издания. Дмитрий Александрович назначал на расходы печатания 500 р., и мы рассчитали, что по крайней мере типографский расход должен непременно окупиться.

Л.С. Бороздина-Стромилова. М.Н. Загоскин. Акварель. 1840-е гг.

С программою мы решили прежде всего идти к графу Сергею Григорьевичу Строганову... Главное, почему следовало идти к графу, это был его авторитет как любителя и знатока искусства и покровителя художественным делам.
Когда я представил ему наш проект, граф, коренной западник в своих воззрениях, раскритиковал его на том главном основании, что, по его мнению, никакого русского искусства до реформы Петра не могло существовать, что если и есть какие-либо достойные памятники, то все они /созданы/ иностранными мастерами. «Я не понимаю, - говорил граф, - о каком искусстве вы будете писать. Тут есть какое-нибудь недоразумение. Я советую оставить это предприятие», - окончил граф. Спорить было трудно».
В глубине души Забелин был уверен, что Строганов неправ, но он не мог тогда его опровергнуть: еще не хватало знаний. С тех пор в тематику его занятий вошло древнерусское искусство, и он много сделал для его изучения и популяризации. С годами и Строганов стал думать иначе, в 1879 году он написал книгу об одном из древнерусских памятников - «Дмитровский собор во Владимире на Клязьме, строенный с 1194 по 1197».
Ровинский достиг высоких чинов, стал крупным государственным деятелем в области юстиции, сенатором, но в истории и культуре оставил по себе память как искусствовед, знаток гравюры, особенно русского народного лубка, памятников архитектуры и народного быта, то есть в тех областях, изучение которых еще в юности соединило его с Забелиным

Вверх