Портал Кунцево Онлайн / В.Б. Муравьев/Иван Егорович Забелин

2.

ИВАН ЕГОРОВИЧ ЗАБЕЛИН

Иван Егорович Забелин родился 17 сентября 1820 года в Твери.
Его отец, Егор Степанович, происходил из семьи сельского священника, учился в духовой семинарии, в учебе, по отзыву преподавателей, «обнаружил большие дарования и успехи». Ему прочили хорошую карьеру по духовной линии, но в нарушение семейных традиций он не принял духовного сана и поступил на службу чиновником в Казенную палату. За это он был отцом-священником, по существовавшему тогда обычаю, «бит дрекольем». Затем еще усугубил непослушание, женившись не на поповне, которую ему сватал отец, но по любви на светской девушке. Иван Егорович в одной из своих автобиографий пишет, что его матушка, Авдотья Федоровна, была «из благородного звания». Но при этом она, видимо, была круглой сиротой, так как впоследствии, интересуясь родственниками со стороны отца, о чем имеются записи в его дневнике, Иван Егорович ничего не пишет о родне со стороны матери.

Егор Степанович оказался толковым, способным и старательным работником. Он служил уже два года, когда гостивший в Твери довольно значительный чиновник Московского губернского правления известный юрист П.И. Дегай предложил ему место в своей канцелярии.

И вот осенью 1821 года Егор Степанович с семьей - женой Авдотьей Федоровной и сыном Иваном - переехал из Твери в Москву. Так что будущий историк Первопрестольной оказался в древней русской столице на первом году жизни.
Служебные дела Егора Степановича в Москве сначала шли хорошо. В течение пяти лет его дважды повышали в чине, и он уже имел чин X класса - коллежского секретаря, по табели о рангах равный армейскому штабс-офицеру, как вдруг что-то не заладилось (о существе дела нет никаких сведений), он бросает Москву и уезжает в провинцию. Сначала служит в Алексине, не прослужив года, переезжает в Мышкин на Волге и там, в 1827 году, неожиданно и скоропостижно умер.
Он оставил, как пишет И.Е. Забелин, «вдову и малолетнего сына без куска хлеба». К тому же вдова была беременна и вскоре родила сына, который был назван Петром.

Авдотья Федоровна пыталась устроиться на службу горничной. Но с двумя детьми никто не хотел ее брать в услужение. Семья бедствовала. Тогда Авдотья Федоровна, в отчаянии, отдала младшего сына в Воспитательный дом. (Когда Иван Егорович встал на ноги, она хотела забрать Петра, но оказалось, что он усыновлен, и имени усыновителей ей не открыли).
Однако и с одним ребенком найти работу оказалось невозможно, препятствием оказалось ее звание обер-офицерской вдовы, что в глазах нанимателей никак не отвечало должности горничной, потому что требовало иного, более уважительного к себе отношения.

Ж. Делабарт. Вид на Москворецкий мост и Кремль. Гравюра. 1790-е гг.

Авдотья Федоровна с Иваном поселилась в переулке близ Пречистенки в полуподвальной комнатке и стала брать домашнюю работу - шитье платья и белья, разную другую случайную работу. Она вязала, клеила коробки, завертывала в бумажки леденцы. «Я помогал в каких-либо мелочах отделки, - вспоминал Забелин. - Собирал, например, кисточки к вязаным ботинкам и шил исправно холщевые рубахи, как однажды заказано было сшить несколько дюжин таких рубах для какой-то больницы. Я тачал так крепко, что иногда приходилось перешивать по какой-либо ошибке, то матушка даже сердилась на мое крепкое шитье - нелегко его было распарывать...» Работа была не всегда, к тому же заработок не превышал 20-30 копеек в день, поэтому жили бедно, иногда голодали.

Годам к восьми мальчик самоучкой по двум, оставшимся от отца книгам -молитвеннику и «Начаткам священной истории» - выучился читать по церковной и гражданской печати. У друзей-мальчишек, посещавших школу, он выспрашивал, чему их там учат и запоминал их рассказы. Иногда удавалось у кого-нибудь получить на прочтение книгу. Когда был большой заказ, в комнатке Забелиных работали несколько портних - подруг Авдотьи Федоровны, мальчик читал им вслух какую-нибудь книжку; так им была прочитана повесть Н.М. Карамзина «Остров Борнгольм». Слушая, мать и ее подруги вздыхали и очень хвалили повесть.

Иногда Авдотья Федоровна в поощрение за хорошую работу давала сыну гривенник «на пряники».
Время от времени в их переулок заходил офеня - торговец-разносчик с лубочными картинками. «Однажды у такого продавца, - пишет Забелин в воспоминаниях. - я увидел вытащенные из-за пазухи лубочные сказки маленькие книжечки - тетрадки. Они очень прельстили меня. Купить в этот раз я не мог, не было у меня денег, но все-таки порасспросил, где можно купить. Крестьянин сказал, что у Ильинских ворот или против Лобного места в рядах свечных».

Получив первый же после этого гривенник, Забелин отправился за книжкой. Где находится Лобное место, он тогда не знал, шел и спрашивал дорогу. «Спрашивал и достиг цели, - продолжает свой рассказ Забелин. - Шел через Кремль в Боровицкие и Спасские ворота и порядочно трусил, как бы не заблудиться. Как теперь помню эту маленькую лавочку, прижавшуюся в ряду свечных восковых лавок против самого Лобного места, вокруг которого тогда торговали калачами и сайками. Торговец выложил мне почти десяток сказок, но гривенника было мало для покупки. Торговец за гривенник уступил мне самую маленькую - о «Булате-молодце». Дрожащими руками я ухватил дорогую книжечку и побежал домой, именно побежал: спешил дома развернуть книжечку и посмотреть картинки. Сказки доставили мне величайшее удовольствие и картинками и чтением».

Так, десятилетним мальчиком. Забелин начал собирать свою библиотеку, и с тех пор зародилась у него страстная любовь к книге. Теперь все полученные гривенники он тратил на книги, и через полгода он «накупил уже 8 сказок».
Осенью 1831 года Авдотья Федоровна поступила на работу - экономкой к владелице ресторана на Кузнецком мосту француженке мадам Яр. но та постави­ла условием, чтобы сын жил не при ней, а отдельно. Матушка определила Ивана в нахлебники к знакомой швее.

Так началась для Ивана Егоровича полубеспризорная жизнь под необременительным надзором добрых людей.
При жизни отца Забелины жили на Пресне, затем Иван с матерью снимали жилье на Тверской-Ямской, на Остоженке, в Пречистенских переулках, возле Крымского моста. Швея, к которой устроила его мать, квартировала возле Донского монастыря. Оттуда мальчик ходил к матери на Кузнецкий мост, а летом в Петровский парк, куда ее хозяйка выехала на дачу. Так что уже за эти годы Забелин узнал не только свой дом и свою улицу, а фактически всю Москву. В работах о Москве, написанных десятилетия спустя, он точно и образно, по личным впечатлениям, описывает и внешний вид города и народный быт того времени.

Через год француженка уволила Авдотью Федоровну. Лишившись постоянного заработка, матушка Забелина снова вынуждена была брать «домашнюю» работу. В дом снова пришла нужда.
Еще несколько лет назад Авдотья Федоровна начала хлопоты о том, чтобы определить сына на казенное содержание в какое-нибудь учебное заведение. В Приказе общественного призрения ей ответили, что просьба будет удовлетворена, когда появится свободное место.

Наконец, в начале ноября 1832 го да к Забелиным явился полицейский надзиратель и принес бумагу из Приказа общественного призрения с предписанием коллежской секретарше Забелиной доставить сына Ивана в Преображенское сиротское училище при Преображенской богадельне, куда он зачислен на казенное содержание на срок в пять лет.
Училище находилось на окраине города за Сокольниками, на берегу Яузы в местности, называвшейся по старинной больнице-богадельне для престарелых матросов Матросской Тишиной. От Сивцева Вражка, где тогда жили Авдотья Федоровна с сыном, это было очень далеко, на противоположном конце Москвы. Доставить же сына Ивана предписывалось незамедлительно.

Красная площадь. Литография. 1840 г.

Конечно, о том, чтобы взять извозчика, не шло и речи, идти в Училище предстояло пешком.
«Но теперь настала отчаянная забота о том, как доставить меня в эту бога­дельню, - пишет в воспоминаниях Забелин. - На дворе стоял ноябрьский холод то с дождем, то с мокрым снегом, а у меня, кроме летнего нанкового казакина, таких же штанов и пикейной жилетки, никакой другой одежды не было. На ногах были истертые летние башмаки. Денег на то, чтобы купить что-либо теплое, также не было. Маменька горько заплакала, за нею и я чуть не зарыдал. Меня особенно сокрушала мысль, что я должен расстаться с маменькой...» Дело с одеждой устроилось таким образом: дворник из соседнего дома дал старый овчинный тулуп с дырами под мышками и на подоле и свои новые сапоги, которые были мальчику очень велики, но, как пишет Забелин, «посредством своих башмаков и надетых на них маменькиных чулков они пришлись почти что впору». Нашелся у дворника и картуз. За пользование своими вещами с немедленным их возвратом дворник запросил 50 копеек, но поскольку у Авдотьи Федоровны не было в наличности такой суммы, согласился подождать с уплатой.
Запомнилась Забелину и дорога от Сивцева Вражка до Матросской богадельни.
Шли через Кремль, помолились в церкви Иоанна Предтечи, посидели на каменных ступенях, отдохнули: мальчик успел устать от тяжести тулупа и сапог. Шли долго, расспрашивая дорогу, путаясь в улицах и переулках, отдыхали у церквей. Наконец вышли к Красному пруду, далее простиралось пустынное тогда Сокольническое поле, где уже присесть и отдохнуть было негде. Поднялся ветер, пошел мокрый снег, кончался короткий ноябрьский день, стало темно.

Вверх

Наконец, показались здания богадельни, обнесенные каменной стеной. Вошли во двор. Сторож показал дом, в котором помещалось училище. Дежурный над­зиратель заглянул в бумаги, данные ему Авдотьей Федоровной, и, проведя по длинному коридору, завел их в комнату, уставленную железными кроватями, покрытыми серыми одеялами. Указав на незанятую кровать, надзиратель сказал Забелину: «Это будет твоя кровать».
Забелин снял тулуп, сапоги и картуз, Авдотья Федоровна связала их в узел. Мать и сын сели рядом на кровать и, молча, посидели.

«Потом маменька поднялась, чтобы идти домой, - рассказывает Забелин. -Прощальные слезы известны. Но мои прощальные слезы так были горьки, что я и теперь готов заплакать и на самом деле, когда вспоминаю эту разлуку с маменькой, всегда у меня навертываются слезы. Когда маменька ушла, тут-то и разлились мои горчайшие слезы, я зарыдал, упал на пол и с беспрерывными рыданиями так и заснул на полу».

Рано утром Забелин проснулся лежащим одетым и в башмаках на кровати, куда его, подняв с полу, положил надзиратель. Рядом на своих кроватях спали мальчики. Забелин тихо заплакал и проплакал до тех пор, пока не раздался звонок, и все проснулись. Мальчики торопливо одевались, бежали в умывальню, потом в коридоре строились попарно. Забелину велели встать последним в строю его комнаты и, выстроившись, все пошли в столовую. Там с шумом расселись за тремя длинными столами, на которых на оловянных тарелках лежали горками ли черного хлеба, стояли оловянные кувшины с квасом и множество оловянных стаканов. Мальчики расхватывали хлеб и стаканы, старшие разливали по стаканам квас. Сидевший рядом с Забелиным мальчик, видя, что тот робеет протянуть руку за хлебом, положил ему два ломтя, Иван принялся есть, как все, посыпая хлеб солью и запивая квасом.

Потом все пошли в класс. Забелина посадили на последнюю лавку. В классе сидели по успехам в учебе. Забелин умел читать и гражданский и церковно-славянский шрифт, но не знал арифметических действий. За несколько месяцев он освоил все четыре действия. Каждую неделю в классе производилась пересадка учеников, и спустя полгода из 42 одноклассников он стал шестым.

В программе обучения в Преображенском училище предусматривались Закон Божий, русская словесность, российская и всеобщая история, математика, физика, география, естественная история (биология). Метод воспитания и обучения в училище был старозаветный, спартанский, суровый и жесткий. Воспитанников пороли розгами, иногда и учителя рукоприкладствовали. Но знания уче­ники получали серьезные.

Будучи страстным книгочеем, Забелин перечитал всю училищную библиотеку. Библиотека в основном составлялась из пожертвований благотворителей, в ней было много изданий прошлого - XVIII-ro - столетия. В своей автобиографии Забе­лин вспоминает, что он прочел много «старых книг». Из книг, прочитанных в училище, особенно сильное впечатление произвели на Забелина «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «История Государства Российского» Н.М. Карамзина, романы Вальтера Скотта и Фенимора Купера и два историко-фантастических, основанных на мотивах русского фольклора романа А.Ф. Вельтмана «Кощей бессмертный» и «Святославич - вражий питомец. Диво времен красного солнца Владимира».

Попадали в Училище и современные произведения, некоторым воспитанни­кам родные приносили отдельные номера журналов и книжные новинки. «К нам как-то попал только что появившийся тогда роман Загоскина "Юрий Милославский», - вспоминает Забелин. - Как теперь помню, в той же драчливой комнате (до этого он рассказывает, как в училище были распространены драки-соревнова­ния, класс на класс, комната на комнату. - В.М.). самой обширной из всех других, собралось нас человек сорок; все уселись, кто на койках, кто на своих сундуках в углу комнаты, где выбранный из лучших чтецов читал нам вслух этот роман. Нашим восторгам не было границ, особенно восхищались подвигами Кирши... Вообще роман возбудил в нас патриотическое чувство, и долго после того шли у нас рассуждения о подвигах героев романа».

В старших классах среди воспитанников появилось несколько любителей стихов, в их числе был и Забелин. Они переписывали в тетради из книг и журналов стихи Пушкина, Жуковского, Козлова и другие.
Окрестности Матросской Тишины - Сокольники - охотничьи угодья царя Алексея Михайловича, Преображенская и Семеновская улицы - места, где Петр I провел детские и юношеские годы и создал основу новой русской армии -Преображенский и Семеновские полки, были полны исторических воспоминаний. Преподаватель истории профессор Московского университета Иван Ми­хайлович Снегирев, большой знаток и любитель московских старинных преданий, даже говоря на уроках о древних римлянах, часто отвлекался, чтобы рассказать что-нибудь из истории Москвы. И эти отступления заинтересовывали и западали в память учеников в том числе и Забелина, больше, чем главная тема урока.
В 1834 году попечителем Училища был назначен тайный советник и камергер Дмитрий Михайлович Львов - человек, интересовавшийся историей и искусством, член Экспедиции кремлевского строения, попечитель Дворцового архитектурного училища при Оружейной палате. Приняв на себя заботы о богаделенном училище, он сразу занялся его преобразованием, расширил программы, пригласил более квалифицированных преподавателей, начал хлопоты о новом, более удобном помещении для Училища, и оно было переведено в Куракинский странноприимный дом на Новой Басманной.

Екатерининская (Матросская) богадельня в Москве

«По этому случаю чрезвычайному, - говорит Забелин о переезде Училища в новое помещение, - нас одели в новые одежды вроде длиннополых пальто или сюртуков из толстого солдатского темно-зеленого сукна с светлыми гладкими пуговицами и красными воротниками. Эти одежды давно сохранялись в кладовой, изготовленные единственно для того, чтобы по случаю приезда высших вла­стей показать им, в каком цветущем виде находится наше заведение. Действительно, эта новенькая одежда произвела на нас очень приятное впечатление. До этого дня мы ходили в полном смысле оборванцами с заплатами, замазанные ветошного грязью. От новой одежды и в комнатах как-то посветлело и как-то обо­дрительно подняло наш дикий нрав и нашу сиротливую мысль. Мы от души радовались наступающей перемене нашего бытия».

«Эпоха первой юности, по многим отношениям, принадлежит лучшим дням человека, - замечает Забелин в статье «Царь Алексей Михайлович». - при неиспорченной природе в то время в человеке живы и стремительны все впечатления правды и добра». Его собственная эпоха «первой юности» приходится как раз на годы пребывания в Преображенском училище.
11 ноября 1837 года закончился пятилетний срок, на который Забелин был зачислен в Преображенское сиротское училище. И в этот день ему пришлось покинуть училище. Так как он не прошел весь предусмотренный программой курс обучения, то не получил документа об образовании. Д.М. Львов, по всей видимости, учитывая его интерес к истории, составил ему протекцию в Оружейной палате и теперь, отправляя юношу домой, сказал, что ему надлежит в тот же день к 12 часам явиться в Оружейную палату: его могут взять туда на службу.

«После обычного завтрака, выпивши стакан молока и съевши булку, в 8 часов утра я отправился навсегда из Сиротского дома, - рассказывает Забелин об этом дне в воспоминаниях. - Какое-то болезненное, странное чувство мною овладело. Не то я жалел, что расстаюсь с Сиротским домом. Главное, я не знал твердо и ясно, куда иду. Точно брошенный на произвол судьбы. Под мышкой я нес ящик со своей библиотекой, накопленной в училище посредством покупки на белый хлеб, что давали за завтраком. Это были разрозненные номера «Вестника Европы», «Телескопа» и кое-какие учебники, всего книжек 20. День был без солнца, прохладный, но сухой. Мне отпустили всю амуницию, с тем, чтобы через две недели возвратить, даже и рубашку, и крест казенный. Я шел к матушке, но у нее можно было только оставить пока библиотеку... Она напоила меня чаем и в слезах проговорила, что не знает, где поместить меня...» Мать и сын, оба, поплакали,и Забелин пошел определяться на службу...

Вверх