Портал Кунцево Онлайн / В.Б. Муравьев/Иван Егорович Забелин

3.

ИВАН ЕГОРОВИЧ ЗАБЕЛИН

С замиранием сердца шел Забелин по улицам до Кремля, с замиранием сердца вошел в канцелярию Оружейной палаты. «Не помню, что я отвечал на вопросы, - пишет он в воспоминаниях, - но боялся, что не примут». Видимо,ответы удовлетворили расспрашивавшего его чиновника и он посадил Забелина за стол, велев переписать какую-то бумагу. Забелин переписал. Чиновник похватил почерк и сказал, чтобы с завтрашнего дня Забелин выходил на службу к 8 часам.

Авдотья Федоровна обрадовалась, что первое дело - со службой - реши­лось. Теперь надо было найти для сына жилье. После обеда она повела его к сапожнику Ивану Петровичу Пешневскому, давнему знакомому, шившему сапоги еще ее покойному мужу.
Пешневский, - рассказывает Забелин, - «жил на Солянке, в доме Терского, в переулке в гору на Покровку, в нижнем этаже со сводами. И сам он очень теснился, занимая с женой очень небольшое помещение за стеклянной перегородкой от большой рабочей комнаты, в которой работали и жили четверо сапожников-мастеров и еще четверо мальчиков-учеников. В свою очередь из хозяйской спальни была выгорожена тесная каморка, которую Пешневский называл гостиной. В ней стояли диван и перед ним небольшой овальный столик, занимая всю площадь гостиной. Уговорились, что Забелин будет жить в гостиной, столоваться от хозяев и платить 15 рублей в месяц. Так как у Авдотьи Федоровны сейчас денег не было, Пешневский согласился сдать квартиру в долг.
Забелин был зачислен на службу в Оружейную палату канцелярским служителем 2 разряда с жалованьем 119 рублей в год. Эта должность в обиходной речи называвшаяся писец, занимала в канцелярской иерархии самое низшее место, на нее брали лиц, знающих грамоту и письмо, но не имеющих аттестата об образовании, нужного для назначения государственного чина. Поэтому писец был обречен пребывать на этой мизерной должности пожизненно.
Московская Оружейная палата к тому времени, когда в нее поступил на службу Забелин, уже была музеем, в котором хранились и были выставлены для обозрения публики древние сокровища царской казны: царские регалии, короны, оружие, драгоценные сосуды, дары иноземных государей русским царям и разные замечательные по историческим воспоминаниям предметы. Когда Забелин учился в Преображенском училище, однажды воспитанников водили в Оружейную палату, и тогда на него самое большое впечатление произвели и поэтому запомнились сапоги Петра Великого и носилки шведского короля Карла XII, взятые как трофей при Полтавской битве.

Кювилье. Вид старой Оружейной палаты. Литография. 1850-е гг.

Собрание музейных экспонатов Оружейной палаты ведет свое происхождение с XV века, когда в Кремле, между Архангельским и Благовещенским соборами было построено специальное каменное здание и в него из великокняжеских хором и из подвалов кремлевских соборов была перенесена великокняжеская казна, состоявшая из денег, изделий из золота и серебра, драгоценных камней, оружия, парадной одежды. О казне великих князей московских рассказывают в своих записках многие иностранцы, которым ее сокровища специально показывали, особенно любил хвастаться сокровищами Иван Грозный.

Н.А. Мартынов. И.М. Снегирев. Рисунок с натуры. 1840 г

Казна пополнялась за счет военных трофеев, даров, конфискаций имущества опальных бояр. В XVI-XVII веках туда же поступали лучшие произведения ремесленников, работавших в кремлевских оружейных, ювелирных, живописных мастерских. Уже тогда мастерская по производству оружия называлась Оружейной палатой. При Петре I все мастерские были объединены в одно учреждение под названием «Мастерская и Оружейная палата».

В начале XIX века по указу царя Александра I Оружейная палата была преобразована в дворцовый музей, в 1806-1812 годах для музея было выстроено специальное величественное ампирное здание с колоннадой, и лепными украшениями по проекту архитектора И.В. Еготова. (Оно находилось возле Троицких ворот, на месте нынешнего Дворца съездов).

В 1812 году сокровища Оружейной палаты вывезли в Нижний Новгород, в 1813-м они были возвращены в Москву, и в 1814 году музей открылся для посетителей.
Коллекции Оружейной палаты вызывали большой интерес у москвичей. Кстати сказать, посещение ее было бесплатным.
В 1830 году Николай I, будучи в Москве, посетил Оружейную палату, внимательно осматривал экспозицию, новые поступления и обещал способствовать пополнению музея.
В следующем году последовал императорский указ, которым Оружейная палата, имевшая до этого собственное управление, была подчинена Дворцовой конторе и увеличено ее финансирование.
Было указано также желание императора видеть Оружейную палату приведенную в лучший порядок, в связи с чем началась генеральная ревизия коллекций, составление новых описей.

П.М. Строев. Гравюра. Середина XIX в.

Практически это означало полное преобразование музея. Позже, в начале 1840-х годов, по указанию царя, началось строительство нового здания для Оружейной палаты (архитектор К.А. Тон), законченное в 1851 году.
Забелин пришел в Оружейную палату, когда шла работа над новыми описями.
Канцелярия Оружейной палаты была невелика: директор генерал (тайный советник) Федор Александрович Ушаков, его помощники Евреинов и Карцов, собственно канцелярской работой занимались экзекутор (начальник канцелярии) Иван Николаевич Давыдов (это он принимал Забелина на службу), его по­мощник Василий Степанович Добровольский, старший чиновник письма (руководитель писцов) Михаил Андреевич Величкин и канцелярский служитель 2-го разряда Иван Забелин.

Вверх

Забелин должен был переписывать составленные Давыдовым, Добровольским и Величкиным описи набело на форменных гравированных бланках. Переписки было много, она занимала весь присутственный день. Забелин очень старался. Теперь уже и директор похвалил его за почерк.
Спустя месяц сослуживцы обратили внимание на то, что Забелин ходит в казенной детской курточке. Он признался, что за ней уже несколько раз присылали из Сиротского дома, и ему приходится объяснять, что пока нет средств на покупку одежды. Первое жалованье ему обещали выдать к Рождеству, а пока Величкин подарил Забелину свой старый фирменный фрак. Фрак хоть и был великоват и широк, но все же это было лучше и теплее курточки.
На Рождество Забелин получил жалованье за полтора месяца, кроме того, ему выдали 90 рублей на дрова на будущий год. «Я вдруг стал богачом, каким и не бывал!» - вспоминает он. Наконец-то, он мог возвратить Сиротскому приюту казенное обмундирование и одеться в свое. Он купил поношенную, но хорошую шинель с меховым воротником, сюртук, сапоги и все остальное, дал денег матери на уплату долгов, и еще у него осталось семь рублей.
Между тем Забелин все более и более тяготился неудобствами жизни на диване у Пешневского. Хозяин и мастера относились к нему доброжелательно, еда была простая, но сытная: щи да каша, по воскресеньям жареный картофель или пироги, что ели хозяева и работники, то и постоялец. Но Забелин в своей гостиной был лишен возможности даже читать, постоянный шум и крик не позволяли сосредоточиться и вникнуть в читаемое. Сапожники громко переговаривались, ругались, наказывали учеников, а будучи в благодушном настроении и подпитии, орали песни. Иной раз хозяин препирался с мастерами. К тому же в мастерской было очень душно: стоял смрад от кожи и махорки. Забелин мог раскрыть книжку только после того, как все улягутся спать. Но и тут было не до чтения, слипались глаза, а назавтра предстояло рано вставать...
Сослуживцы сочувствовали Забелину, и так как ему полагалась служебная квартира, экзекутор подал в хозяйственную часть ходатайство о ней. Высшее начальство наложило резолюцию - предоставить квартиру как только окажется свободная.
В феврале 1838 года Забелин получил квартиру в Кремле, в 3-м Кавалерском корпусе. Квартира была небольшая, в две комнатки, темная, потому что выходила окнами во двор, и без мебели.
Забелин купил кровать, тюфяк, стол, два стула - все самое дешевое. Авдотья Федоровна переехала к сыну. Она вела хозяйство, жалованья Забелина едва хватало на еду, но, как вспоминал Забелин, «занимать не занимали ни у кого».
Трудясь над беловой перепиской описей, Забелин мало-помалу понял правила и технику составления описей. Новые описи составлялись частью по ста­рым, которые приносились из архива, частью по осмотру самого описываемого предмета в натуре. Давыдов, описывавший оружие, - старинные сабли, копья, ружья, пистолеты - стал привлекать Забелина к составлению описи, и юношу это дело увлекло. Он знакомился с устройством старинного оружия, узнавал имена мастеров, научился отличать ружейные стволы по месту их производства, сделан ли он на Руси, или в Италии или в Швеции, к какому отно­сится времени.
Однажды, по совету знакомого охотника, Забелин заглянул на охотничий рынок, который по воскресенья разворачивал свою торговлю на Лубянской площади, и затем стал его постоянным посетителем. Сюда охотники приходили не ько для того, чтобы купить или продать что-либо, но и для того, чтобы поговорить и послушать рассказы бывалых людей об охоте, собаках, различных охотни­чьих снарядах и об оружии. Забелин с интересом прислушивался к толкам о том, какой ствол и чем заслуживал большой цены, а какой ничего не стоил, каким бывало охотничье снаряжение в прошлые времена, постигал такие тонкости, о каких ни в одной книге не прочтешь, сведения о которых сохраняла только народная память. В своих воспоминаниях рассказ об охотничьем рынке Забелин заканчивает выводом: «Таким образом, мало-помалу я стал понимающим в старинном оружии, железе, булате, красном железе, шведском и прочем».
Год спустя директор Оружейной палаты Ушаков начал поручать Забелину составление официальных писем к разным лицам. Что само по себе было признанием его способностей к канцелярской работе.
В начале 1839 года составление новых описей Оружейной палаты было завершено. Закончилась и ежедневная, занимавшая весь день работа Забелина по их переписке. Но его интерес к старинным экспонатам, хранящимся в музее, чем больше он узнавал о них, только усиливался. Поскольку теперь у него канцелярской работы стало мало, то, сделав с утра все, что требовалось по его должности писца, он уходил из канцелярии в музейные залы и хранилища. Внимательно рассматривая каждый экспонат - чашу, клинок, украшение, разбирая надписи на них, клейма мастеров, сравнивая с аналогичными изделия­ми. Забелин узнавал о них гораздо больше, чем можно было прочесть в описи.

Естественно, своими открытиями он де­лился с сослуживцами, в обязанности которых входило давать объяснения по­сетителям, в результате начальство пе­реложило эту обязанность, которой, кстати сказать, оно тяготилось, на Забе­лина. И даже, если в Оружейную палату приходил кто-то «из высоких чинов», ди­ректор специально командировал Забели­на вести его по музею.
Общаясь с посетителями, Забелин, как он пишет в воспоминаниях, «заметил, что в памяти у них из русской истории не оставалось и того, что находилось в крат­ком учебнике; преобладали отрывочные знания да анекдоты», между тем как он сам, понимая недостаточность своих зна­ний по истории, старался их пополнить.
Ввиду малой занятости канцелярской работой начальство поручило Забелину разобрать запущенный старый архив Оружейной палаты.
В архиве Оружейной палаты находились документы XVI-XVIII с веков раз­личных дворцовых ведомств - Каменного приказа, Большой казны, Царицыной мастерской, Дворцового и Конюшенного приказов и других подобных учрежде­ний. Все это были документы, отражавшие хозяйственную деятельность в ее по­вседневных частностях и мелочах. Причем все более или менее значительные до­кументы, касавшиеся посольских дел, взаимоотношений с иностранными государствами, законодательные акты, земельные, вотчинные дела были выбра­ны из него и переданы в главные государственные архивы - Министерства ино­странных дел, Поместно-вотчинный, Сенатский, Межевой, а в архиве Оружей­ной палаты оставались материалы, так сказать, по мнению тогдашних историков, весьма второстепенные и не представляющие большого интереса. Поэтому архи­вом Оружейной палаты никто из них не пользовался.
Вверх

Кроме того, архив в середине XVIII века пострадал при большом пожаре, в 1812 году французы хранящимися в нем древними свитками набивали свои тю­фяки, а сторожа Оружейной палаты использовали старые дела для растопки пе­чей. Но, несмотря на все это, часть архива все же сохранилась.

Архив - рассказывает Забелин, - «помещался в нижнем этаже, в угольной от парадной лестницы небольшой комнате в шесть квадратных саженей. Выши­ною комната была сажени в 4, а полки из простого теса, выкрашенные клеевой староватой краской были устроены в вышину на 3 сажени, так что до верхней полки необходимо было подставлять такой же длины лестницу. Книги - архив тогда состоял только из книг (то есть дел, сшитых в книги. - В.М.), столбцы на­ходились в архиве Дворцовой конторы в Запасном дворце - были придвинуты к самой каменной стене. Так как все здание Палаты не отоплялось, и одна только печка находилась в канцелярии, то весной книги со стеной оттаивали и мокли, пока летом /ни/ просыхали, и то, если вспоминали отворять форточку. В этом году рано была отворена форточка, а потому голуби воспользовались и свили на книгах гнезда. Я нашел там и яйца, но все вычистил, отодвинул книги от стен и купил для форточки сетку рыболовную, конечно, выспросив позволения у Давы­дова так устроить архив».
Приводя в порядок помещение архива и расстановку книг на полках, Забе­лин разворачивал и читал старые дела: описи Х\"III века и допожарные, то есть начала XIX века, до пожара 1812 года, а также приходо-расходные книги XVII сто­летия. Сначала было трудно разбирать старинное письмо, особенно скоропись, но в конце концов он с ним освоился. Однако прочитанное вызывало новые вопросы, ответы на которые, как понимал Забелин, он мог бы найти в научной литературе. Но нужных научных книг у него не было, не было их и у сослуживцев, Оружей­ная палата не имела библиотеки, и вообще в Москве тогда не было доступных .пличных библиотек.

Такой публичной библиотекой для Забелина стали рынки на Смоленской площади и у Сухаревой башни, на которых в воскресные дни среди прочих разво­рачивали свою торговлю и торговцы старыми книгами.

Впоследствии он с благодарностью вспоминал свои воскресные походы на книжные развалы. «Там я изучал и историческую, и журнальную, и всякую другую литературу. А покупать книги не имел средств. В месяц я мог определять на каж­дое воскресенье не более четвертака. На четвертак я покупал разбитых номеров пять или шесть иногда и более старого «Вестника Европы», «Северного Архива», «Сына Отечества» или номера два «Наблюдателя». Потом покупал за четвертак какой-либо пустой альманах. Они были тогда в цене, но мне нравились по своему миниатюрному формату и по смешенному содержанию стихов и прозы. Вообще же я должен принести глубочайшую благодарность этим воскресным книжным торгам.

Как упомянуто, я на них изучал литературу, внимательно пересматривая лежавшие открыто книги. Проводил там всегда несколько часов и нередко тер­зался желанием приобрести надобную книгу - а денег не было. Однажды нахожу «ста словаря Академии Наук, очень мне надобного для справок по изучению старого языка, всяких слов, какие попадались мне в описях Оружейной палаты и в архивных книгах, которых я не понимал и не мог их объяснить и думал, что в этом словаре все найду. Он стоил 15 рублей, наконец, продавец с охотой уступал за де­сять, а по своим деньгам я мог дать только два рубля. Торг не состоялся, я с горем отошел от стола и вдруг встречаю Ахлебаева Афанасия Алексеевича, у которого изредка бывал, приходя еще из школы. Думаю: «Попрошу в долг 10 рублей, авось даст».

А он был порядочно скуп. Чуть не со слезами объяснил ему свое безвыход­ное горе и крайнюю нужду в этой книге. Он, видя, что книга стоющая и к тому не пустого содержания, дал мне 10 рублей на месяц. Радости моей и благодарности ему не было границ. Словарь этот действительно мне очень помогал. Я читал его с жадностью. Научился русскому языку. Входя в корни каждого слова, в коренное их разумение, в коренной их смысл. Я советовал бы каждому начинающему пи­сать-сочинять усердно почитывать этот словарь Корнилова. Он научит писать не с плеча, как движется перо, а в обдуманно привлекательном выражении».

А. Кадоль. Александровский сад и Манеж. Литография. 1825 г.

Вверх

«Я свое образование получил на Смоленском, - рассказывает Забелин и объясняет преимущество такого образования. - Туда придешь и начинаешь рассматривать книги, вот и знаешь, что есть такая книга. В библиотеке книги стоят на полках - ничего не увидишь, а здесь лежат рядышком, ну и смотришь. Я своими знаниями Евгения Федоровича Корша поражал, а тот собаку съел в библиографии».
Посещал развалы Забелин и позже, уже став известным ученым. В.А. Гиляровский, описывая книжный развал на Сухаревке, говорит, что «особым почетом у букинистов пользовались профессора И.Е. Забелин, Н.С. Тихомиров и Е.В. Барсов». «В течение 40 лет он каждое воскресенье неукоснительно появлялся рано утром у Сухаревой башни» - вспоминал о Забелине Е.В. Барсов.
Всю жизнь Забелин любовно и целенаправленно собирал библиотеку, и в завещании подвел итог собирательству: «Все богатство мое заключается в библиотеке».
В том же 1839 году Забелин однажды увидел в зале Оружейной палаты Ивана Михайловича Снегирева - своего учителя истории в Сиротском училище и подошел к нему. Снегирев узнал его, спросил, что он сейчас делает. Забелин ответил, что служит в Палате канцеляристом.
Иван Михайлович Снегирев - профессор Московского университета по кафедре латинской словесности был известным специалистом по латинскому языку и римским древностям. Студенты учились по его учебнику латинского языка, он написал ряд научных трудов по своей тематике, но к концу 1820-х годов в его научных занятиях начинают преобладать работы на темы русской этнографии, фольклора и истории.
Он собирает, исследует и комментирует русские пословицы, лубочные листы, пишет о народных русских праздниках, составляет очерки по истории различных московских районов, начав с описания подмосковного села Измайлова, в котором прошло его детство, пишет о замечательных архитектурных памятниках - Спасских воротах Кремля, Большом Каменном мосте и других. Таким образом ко времени встречи с ним Забелина в Оружейной палате Снегирев уже имел заслуженную известность одного из лучших знатоков московской старины.

Снегиреву часто приходилось сопровождать при осмотре Кремля и Оружейной палаты различных официальных лиц, приезжавших из Петербурга. Он обратил внимание на хорошее знание экспонатов Забелиным, иной раз превосходившее его, профессора, сведения, и рекомендовал своим знакомым из научного мира обращаться с вопросами прямо к Забелину как наиболее осведомленному в этом деле человеку. Осведомленность Забелина в значительной степени объяснялась чтением старых описей, сведения о которых не попали в новые, а потому оставались никому неизвестными. Так Забелин наглядно убедится в пользе изучения архива.

Забелин начал выписывать из архивных книг те сообщения, в которых содержались какие-либо дополнительные сведения, не вошедшие в новые описи. Он сказал об этом Снегиреву, и тот попросил, если попадутся, выписывать для него из архивных книг «разные сведения о Москве, о постройках, мастерствах и тому подобное». «Это обстоятельство, - пишет в воспоминаниях Забелин, - очень меня сблизило с ним, так что я по воскресеньям заходил утром от Сухаревой (Снегирев жил неподалеку в Троицком переулке, у Самотеки. - В.М.) к нему и приносил ему какую-нибудь мою выписку по этим предметам, за что и получал его благоволение и просьбу продолжать эту работу и на будущее время».
Снегирев разглядел в юном Забелине задатки будущего исследователя и принял его под свое покровительство. Их воскресные беседы переходили на общие исторические темы, «разговаривали о веке Екатерины», - отмечает Забелин в одной из дневниковых записей.

Снегирев дарит Забелину свои изданные работы, берет его с собой при осмотре храмов и других памятников и притом хвалит за знания, за старательность. «Очень уж он льстит мне, - записывает Забелин в дневнике, - но это очень ободряет меня». Кроме того, Снегирев давал ему для переписки набело предназна­ченные для печати свои работы, и тут Забелин мог на практике наблюдать, как материалы из источников, в том числе и найденные им, превращаются в научную статью. Все это было для Забелина хорошей школой.

Когда в Москву приехал из Петербурга член Петербургской Археологи­ческой комиссии историк С.М. Строев, собиравший материалы для книги о цар­ских выходах XVII века, то есть публичных появлениях на народе царей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, то Снегирев представил ему Забелина как человека, хорошо знающего архив Оружейной палаты. В дневнике Забелин рассказывает, как Снегирев представил его петербургскому историку: «Рекомендую вам, - сказал Снегирев, - молодого любителя древностей, прошу не оставлять его советами, вспомоществованием». - Потом рассказал,где я воспитывался, как образован и прибавил: «У нас мало таких людей, которые из собственного рвения, из любви к науке занимались»».

Убедившись, что Забелин действительно знающий и талантливый архивист, Строев предложил председателю Археологической комиссии князю П. А. Ширинскому-Шихматову зачислить Забелина на службу в Комиссию, намекнув на необходимость добиться пожалования ему государственного чина.
«Я почти завербовал одного молодого человека трудиться вместе со мною над выписками для Археологической комиссии, - пишет Строев князю Ширинскому. - Он имеет столько знаний и навыка в деле археологическом, приобретенных им в месте службы. Притом столько прилежен и любознателен, что я, не обинуясь, предвижу в нем отличного археолога. Его можно будет принять в чиновники Археологической комиссии и прикомандировать ко мне, но это, кажется, едва ли возможно прежде, нежели он получит чин коллежского регистратора... В свое время не премину ходатайствовать перед Вашим сиятельством о сем достойном чиновнике, с которым надеюсь сделать в здешних архивах счастливые поиски».
Ширинский-Шихматов был не прочь удовлетворить просьбу Строева, но министр народного просвещения С.С. Уваров, которому подчинялась комиссия, возражал против увеличения ее штатов.

Вверх