Портал Кунцево Онлайн / Михаил Васильевич Данченко

ВАСИЛЬЕВ.

На площади  стоял красивый светло-голубой автобус с большими окнами. Он выглядел одиноко и величественно на фоне множества легковых автомобилей, заполнивших площадь перед зданием префектуры.
Само здание показалось Васильеву давно знакомым и каким-то другим. Раньше здесь размещались райком партии, Исполком райсовета, другие советские организации. Васильев не часто, но много раз бывал здесь на различных совещаниях «Партийно-хозяйственного» актива, пленумах как приглашенный и поэтому никогда не обращал особого внимания на само здание, прилегающую территории и только теперь был поражен фундаментальностью комплекса и добротностью обустройства. Если раньше центр районного руководства воспринимался им как само собою должное быть, то теперь возникло ощущение нового порядка вещей: обустроенная парковка автомашин, выложенные плиткой тротуары, ухоженные газоны и другие, не слишком бросающиеся на первый взгляд изменения, создавали впечатление комфорта, чистоты, достаточности.
У автобуса собирались группки людей представляющих, как понял Васильев, ветеранские организации. Бойкая, не молодая женщина обходила приглашенных, делала пометки в списке и приглашала занять места в автобусе громко повторяя: «Товарищи, отправление в четырнадцать часов»,
Васильев стал оглядывать группки людей, ища кого-нибудь знакомых. Он поймал себя на мысли, что некоторые лица напоминали ему знакомых по прежним временам. Это были известные в свое время люди, часто выступавшие с трибун разных собраний, с которыми он, однако, лично знаком не был, не помнил их имен и фамилий и поэтому счел неудобным подойти и заговорить с кем-то из них. Наконец, несколько в стоне, он увидел стоявших плотной стайкой и оживленно разговаривающих между собой женщин. Это были работницы завода, где он когда-то работал.
- «Васильев, а мы подумали, что ты уже не придешь, - от группы отделилась Мария Ивановна, ранее работавшая на том заводе, а теперь ведавшая в префектуре ветеранами и пригласившая Васильева на это мероприятие, -  вот и славненько, что ты пришел, узнаешь бывших сотрудников?»
Прошло много лет, не лет, а десятилетие, но Васильев, к собственному удивлению, сразу всех узнал и даже вспомнил кого по фамилии, кого по имени и это сразу сняло неловкость встречи. Поздоровались, с любопытством осматривая друг друга. Время сделало свое дело, все внешне заметно изменились, но измененные внешности  закрыло воспоминание далекой деловой атмосферы. Как будто и не было этих десятилетий оторванности, сознание являло приятные и не очень когда то приятные воспоминания, а теперь кажущиеся такими прекрасными эпизодами совместного труда, отдыха, споров, а порою и конфликтов.
- «А помнишь, Васильев, как ты меня назвал обезьяной? – лукаво улыбаясь, прошипела Тамара, - я тебе этого никогда не забуду ...»
Васильев  тут же вспомнил, как эта, тогда совсем еще юная техник-конструктор решила с ним пококетничать, задав ему вопрос на тривиальную тему, а на ответ, что здесь нужно немного подумать ответила: «а я не хочу думать», на что Васильев назидательно произнес: «Когда человек перестает думать, он превращается в обезьяну ...»
Оживленный разговор прервал призыв ответственной за мероприятие: «Товарищи, отъезжаем!»

_______ «» _______

У входа в зал ресторана гостей приветствовала хозяйка званого обеда. Здесь же распорядитель указывала на номера столов, отведенных делегациям, звучала легкая, ненавязчивая музыка.
Мария Ивановна уверенно провела свою группу к отведенному столу и предложила усаживаться. Чувствовалось, что она здесь не впервые и на правах хозяйки стола старалась сгладить некоторую неуверенность и стеснительность приглашенных: «Кавалеры ухаживают за дамами», - деловито в полголоса произнесла она, и заметив, что за столом в качестве кавалеров присутствует один Васильев добавила шутливо - правда у нас за столом пока один кавалер, но зато какой?! Должен подойти еще один, он вечно опаздывает, такой деловой стал. Да вы его знаете, - это Роман».
Заметив вопросительный взгляд Васильева, продолжала: «Ну помнишь наш вечный зам секретаря комитета комсомола Ромка, ты еще его называл – «Рома – что прикажите?»
Васильев тут же вспомнил подвижного, несколько вертлявого рыжеватого электрика, который всегда во всем и со всеми соглашался.
- А вот и он, воскликнула Мария Ивановна, поднимаясь навстречу коренастому мужчине, уверенной походкой подходившего к столу.
Роман кивком головы поздоровался с сидящими за столом, отодвинул предложенный Марией Ивановной стул, обходя стол подошел к Васильеву: «Рад тебя видеть, рак отшельник. Заматерел, заматерел. - Роман в обе руки приобнял Васильева за плечи, - слышал о тебе, а тут недавно прочитал в интернете твою, - он замялся, не зная как назвать небольшую заметку о заводе, написанную Васильевым по просьбе библиотеки, в которой он постоянно брал литературу, - у тебя что – свой блог?»
- Да нет, просто друзья попросили, да ерунда все это, - Васильев смотрел на Романа и ловил себя на мысли, что узнает и не узнает в этом респектабельном мужчине того Романа из далекого прошлого, что напоминало лихие юные годы, а теперь как-то почувствовалось различие в их социальном положении и, не находя нужного продолжения разговора, добавил, - а я, как видишь пришел без галстука, просто не знал толком куда меня пригласила Мария ...
- Да брось, ты, пустое. Сейчас выпьем, закусим, поговорим. Это – уже, как бы, традиционная встреча уважаемых людей в канун майских и ноябрьских праздников, как в старые времена, помнишь?
Васильев помнил. Он помнил как накануне советских праздников Роман предлагал активным комсомольцам написать заявление на материальную помощь. Из директорского фонда эта «помощь» получалась - в кассе завода и на полученные деньги Роман организовывал застолье в каком-нибудь заведении. Гуляли весело.
У таких мероприятий было свое кодовое название – «заняться ОФП», что означало не общеизвестное «общефизическая подготовка», а «общественные фонды потребления».
Воспоминания Васильева прервало некое изменение в атмосфере большого зала: заметно стихло оживление, Роман поспешно занял свое место за столом, сидящие рядом с Васильевым женщины, только что обменивавшиеся восторженными замечаниями относительно убранства и содержания накрытого стола смолкли и повернули головы в сторону небольшой эстрады, откуда слышалось постукивание в микрофон. Васильев посмотрел в полоборота в сторону общего внимания. На небольшом возвышении эстрады с микрофоном в руках стояла женщина в розовом платье, легко облегающем ее стройную фигуру. Васильев сразу узнал, - она встречала гостей у входа в зал ресторана. Тогда он только мельком видел ее, вручающей вместе с другими девушками, входящим гостям красные гвоздики. Сейчас он мог повнимательнее разглядеть даму среднего, не поддающегося определению возраста, с тщательно уложенной прической и доброжелательной улыбкой.

На ее лице было заметно выражение доброй грустинки и тихой радости немного утомленной женщины. Она начала говорить, что рада приветствовать в этом зале ветеранов, чьим трудом и служением Родине были обеспечены ее могущество и процветание. Васильев не слишком вникал в содержание произносимых ею слов, он вслушивался в интонации с какими произносились эти слова и в его воображении возникал некий образ: то вырисовывавшийся в реальность, то растворявшийся в размытость, но вместе с тем увлекавший простотой очарования. Закончив выступление она предложила наполнить бокалы и выпить за здоровье гостей. Ей тут же подали бокал, наполнили его шампанским и она стала обходить столы  чокаясь с, видимо, уже знакомыми ей людьми, под дружные хлопки открываемых бутылок. Зал ожил.
Васильев на какое то мгновение подумал: ну вот и я удостоился благотворительным обедом, какие сейчас устраивают для обездоленных стариков. Но эта мысль сразу же отпала при взгляде на богато сервированный стол. На столе было выложено  разнообразие закусок: рыбные блюда, мясные, несколько видов салатов, фрукты, «царская водка», вина, шампанское, выпечка, в вазах – хорошие конфеты ...  Большой круглый стол едва вмещал все это изобилие.

Васильев чокаясь рюмками с Романом подмигнул ему: «Твои застолья были, мне кажется, гораздо скромнее, а?»
Роман, взяв свой стул, тарелку с закуской перешел к Васильеву: «Масштаб тогда был другой. Ты знаешь кто эта мадам? Не знаешь. То-то. И не надо тебе этого знать». Роман казался несколько пьян, но смотрел совершенно трезвыми глазами: «Это все огромное здание с рестораном, концертным залом, игровыми помещениями принадлежит ей, в добавок с банком, она – банкирша ... и все это ей подарил, знаешь кто?
Он не успел закончить осведомленность, к их столу подошла хозяйка: - «Ромочка, как я рада тебя видеть, ты куда-то совсем пропал? Не хорошо забывать друзей».
- Помилуй, я только сегодня прилетел в Москву ... И вот сразу здесь. К стати, неожиданно встретил моего давнего друга, позволь представить – Васильев. Большая голова скажу, он у нас был главным конструктором, потом его забрали от нас туда, - Роман, показал пальцем на верх, - а чем он теперь занят я, право, еще не успел спросить».
Васильев встал, взял протянутую ему руку хозяйки и немного растерялся, не зная, что нужно делать с этой теплой и, как ему показалось, трепетной рукой, но рука была протянута явно для поцелуя и он наклонившись поцеловал ее:
- Васильев, представился он.
Женщина внимательно, изучающее посмотрела на Васильева, ее серо-зеленые глаза смотрели так, как может смотреть женщина на предмет привлекший ее внимание, но еще не определившая нравится ей предмет или нет.
- В настоящее время, - пенсионер, тихо коротающий будни постперестройки с котом Васькой, - улыбнулся Васильев, не отводя взгляда от серо-зеленых глаз, - как говорится, на заслуженном безделье».
В это время с эстрады раздался хорошо поставленный голос: «Объявляется дамский танец, дамы приглашают кавалеров!»
- Вы танцуете? – спросила хозяйка.
- Не уверен, - ответил Васильев.

- Тогда пойдемте проверить вашу неуверенность.
В зале заиграла музыка медленного танца. Они вышли к танцующим.
- Вы, Васильев, не похожи на заслуженного бездельника, - проговорила партнерша Васильева, - и танцуете вы отменно. Мне кажется, в танце открывается душа человека, в танце человек как-то ярко проявляется и становится видна его сущность, скрываемая за скорлупой придуманных норм поведения, вам так не кажется?»
- Не уверен, - ответил Васильев, слегка ослабив руку охватывающую талию партнерши, - впрочем, женщине виднее, у нее более проницательный ум в таких делах».
Они продолжали танцевать, ощущая, что это доставляет им взаимное удовольствие. Вслед за медленным танцем последовал вальс, потом быстрый танец. На них стали обращать внимание и хозяйства сказала:
- Мы с вами так и не познакомились, впрочем, - это даже хорошо, остается некая недосказанность, однако, мне пора покинуть вас и заняться своими обязанностями, - они подошли к столу, откуда ушли танцевать, - вот, милые дамы, возвращаю вам вашего кавалера, - и обращаясь к Роману игриво сказала, - а ты, Рома, нехороший человек, скрывал своего друга - она сделала приветный жжет кистью руки, - я не прощаюсь».
Роман встретил Васильева лукавой улыбкой, он был в заметном подпитии.
Не трезво покачиваясь он поднялся со стула с наполненной водкой рюмкой и потянулся к Васильеву:
- «Я хочу предложить тост за ...».

Его перебила Мария Ивановна:
- «Рома, тебе  по-моему уже хватит. Девочки, пойдемте танцевать, - подойдя к Васильеву взяла его за руку и решительно повела  в круг танцующих, - кажется, Роман перебрал. Сейчас начнет произносить длинные тосты и приставать к женщинам. Некрасиво. Ты знаешь, он за последние годы сильно изменился. Раньше был такой скромный, услужливый, а теперь какой-то вседозволяющий, я бы сказала – беспардонный ...»
- Ты часто его видишь, наверное? – поинтересовался Васильев.
- Да нет, не то, чтобы вижу. Он постоянно бывает у нас в префектуре, бегает по кабинетам, некоторые двери «открывает ногой», как говорится, неприятный стал тип, он, мне кажется, один из тех о ком говорят: деньги портят человека ...»
- «Маш, да откуда у него деньги? Он же у нас считался вечным студентом, всегда на всем экономил, в столовой брал только комплексные обеды за пятьдесят копеек ...»
Мария Ивановна посмотрела на Васильева широко раскрытыми глазами и в них можно было увидеть недоверие. Она немного отстранилась от партнера  и изучающе вопросительно смотрела в глаза Васильеву долгим взглядом:
- Ты, что действительно ничего не знаешь? Или разыгрываешь меня?
- И действительно. И не разыгрываю. И ничего не знаю – Васильев придал своему голосу шутливо-чистосердечную интонацию и привлек к себе Марию Ивановну, приглашая к доверительному разговору.
- Тогда выйдем на балкон, покурим.
Они вышли из зала на широкую галерею, тянущуюся вдоль окон ресторана, за которыми играла музыка и слышался гул голосов. Было прохладно, сыровато, ощущался слабый ветерок. На всем пространстве было пусто и только в дальнем конце балкона молодые официанты молча курили, но увидев вышедших гостей, быстро затушили свои сигареты и скрылись в помещение.
Мария Ивановна достала из редекюля пачку «Союз-Аполлон», зажигалку:
- А ты не куришь?
- Знаешь, бросил три года, три месяца и десять дней тому назад, но с удовольствием выкуриваю одну-две сигареты, когда выпью. Если угостишь, составлю компанию.
Закурили.
- А я, вот, все никак не отвыкну от этой гадости, пыталась много раз, но не получается. Кляну тот день, когда взяла первую сигарету. У нас тогда в райкоме все девчата курили, не хотелось выглядеть белой вороной. – Она немного подумала,  лицо ее стало серьезным и постаревшим.
- Так вот, о Роме и его деньгах. Когда началась «перестройка» Рома был назначен начальником заготовительного участка. Я тогда еще удивилась: чего это его понесло на такую работу? Потом его участок объединили с кузнечно-прессовым, стал он начальником цеха. В это время уже началась приватизация, задержка с зарплатой, массовый отток рабочих, сокращения рабочих мест. К Роминому цеху еще что то присоединили и он уже стал начальником производства. Кто и как создавал эти структуры под Романа я не знаю, наш завод не входил в мое кураторство, но я удивлялась и где-то радовалась за него: за пару-тройку лет из никого стал руководителем среднего звена, хозяйственником и только потом, после путча, когда Ельцын разогнал райкомы мне рассказали, что происходило на нашем заводе: его распродавали. Сначала под видом вторсырья вывозились легированные стали, потом дошло дело и до самих легатур. Болванки содержащие цинк, никель, хром, титан превращались в стружку, литники вывозились и продавались как чермет. Ты же знаешь сколько всякого добра валялось на дворовой территории в том числе и цветного металла, все это вагонами пошло за рубеж.
- «Ну, да - вторчермет тогда накрылся медным тазом, - Васильев притушил недокуренную сигарету, - раньше спускался план по сдаче металлолома и за этим строго следили, была отчетность ...»
- Подожди, - остановила его Мария Ивановна, - дело дошло до прямой уголовщины даже по тому беззаконию. Ты, наверное, слышал – об этом в какой-то газете промелькнула тогда статья?
- Нет, не припомню. А, что произошло?
- Пытались вывезти несколько тонн чистых драгметаллов. Но произошел какой-то сбой, на посту оказался не тот охранник, он и поднял шум: под видом отходов вывозят чистый никель и титан. Была назначена проверка, в ходе которой выяснилось, что эти ценности на сотни тысяч долларов по бухгалтерии не числятся, металлы были выписаны, получены и, якобы, пошли давно в плавку. Рому тогда поприжали, как он выкрутился не знаю, но в скором времени он стал руководителем фирмы, ранее оформленной на его жену.
- А что стало с тем охранником?
- Говорили, что он уволился.
Они вернулись в зал к своему столу. Женщины делили между собой конфеты из большого хрустального блюда. Увидев подходивших к столу, засмущались, но Мария Ивановна подбодрила их: «Не стесняйтесь, девочки, это все наше, не пропадать же добру».
Заметно захмелевшая Тамара, открывая свою сумочку,  спросила: «Маш, а можно я внуку возьму парочку мандаринчиков?»
- Да чего ты спрашиваешь? Видишь, девочки разносят конверты? Значит бал заканчивается, допивайте, доедайте и пойдем в свой автобус.
Миловидная официантка обходя стол положила перед каждым прибором почтовый конверт, мило улыбаясь говорила: «Это вам скромное поздравление с праздником ...»
К столу подошел Роман. Нетрезво покачиваясь он осмотрел притихшее застолье, взял лежащий конверт, заглянул в него, там лежала тысячерублевая купюра:
- «Да не оскудеет рука дающего», - с улыбкой произнес он, отправляя конверт в карман пиджака.
Гости медленными струйками потянулись на выход.
- Роман подошел  Васильеву: «Давай на посошок, а, Васильев?
- Может хватит, Роман, - Васильев назвал его подчеркнуто полным именем, давая понять, что не расположен к пьяной фамильярности.
- Да ты что, старик? Обиделся? За что? А хочешь я сейчас весь этот стол переверну? – он ухватился за край стола готовый выполнить свое намерение.
- Васильев крепко сжал руку Романа в запястье и усадил его на стул: «Не надо, Рома, устраивать здесь перевороты, пойдем ка лучше к автобусу, а то не удобно, - люди ждать будут.
- «Нет, нет. Я уже Машке сказал, что мы поедем на моей машине, водитель ждет нас», - увидев, что конверт для Васильева лежит на столе не тронутым, засмеялся: Ты чего деньги не берешь? Брезгуешь? Возьми, - это не милостыня, не щедрота, а знак признательности старикам. Нет, я, кажется, что-то не то говорю, я не понимаю, не могу понять ее – эту банкиршу. На кой хрен ей нужно все это? Прикинь, такое застолье с подарками потянет на хороший «Мерседес»! А она проводит такие мероприятия два раза в год. Я как-то заговорил с ней об этом. И знаешь, что она мне ответила? Она сказала: «Ты, Рома, этого никогда не поймешь! Никогда», - а у самой на глазах слезы. Мистика какая-то. Я баб в принципе люблю, но что у них бывает на уме, не могу понять. Не познанный объект субъекта».
Зал уже почти опустел, только за отдельными столами небольшие группки гостей по два-три человека продолжали оживленно обмениваться тостами.
Роман, держа в полусогнутой руке фужер, наполовину наполненный шампанским, пристально разглядывал на свет игру пузырьков, явно собираясь произнести очередной философский опус.

Вверх

Васильев смотрел на Романа и пытался для себя уяснить: насколько Роман пьян? Или он придуривается? Пытается показаться пьянее чем был на самом деле?
К их столу подошла хозяйка. Она уже была в другом платье, более строгом, но все также подчеркивающем ее выразительно стройную фигуру.
- Добрый вечер, господа. Хорошо, что вы задержались. Я освободилась от своих служебных обязанностей, мы можем пообщаться в непринужденной обстановке, - заговорила она как о уже решенном деле голосом уверенного человека, не принимающем каких-либо возражений. Повернувшись к появившейся рядом молоденькой официантки, буднично-строго произнесла: «Наденька, освежи пожалуйста это», - движением руки обводя пространство стола.
Мгновенно, как будто только этого указания и ждали, появились еще две девушки с тележкой, они быстро убрали использованную посуду, остатки закусок; две другие уже везли тележки с чистыми приборами, едой, напитками. Главная из них, Надя, взяла, так и не тронутый конверт Васильева, вопросительно посмотрела на хозяйку.
- Ромочка, а чей это конверт оставлен? Роман кивнул в сторону Васильева, он выглядел совершенно трезвым. Васильев, увидев такую перемену в Романе, для себя отметил: - Придуривался, и встретив взгляд хозяйки, в котором выражался недоуменный вопрос, сказал: «Я не знаю как я должен поступить, - принять деньги? Но я ничего не сделал, чтобы их заработать; взять просто так? – не знаю насколько это удобно, что то меня смущает».

- А, вы заслуженный бездельник, - в глазах хозяйки сверкнули искорки недоуменного сожаления, - видимо, придаете не нужное значение вещам второстепенным. Если хотите, - это наша традиция: дарить гостям небольшие деньги. Дело ваше отказаться, - теперь на ее лице виделась легкая обида уставшего человека, - вы наверное обратили внимание, - кто были наши гости? – Это, в недавнем прошлом, знатные люди, в основном уже старики, в силу разных причин, предоставленные самим себе. Что плохого в том, что я устраиваю им небольшие праздники, что бы они пообщались друг с другом и, хотя бы на время оставили нудные бытовые раздумья? А они думают, я в этом уверена, думают о разном, чаще о старчески грустном.
Васильев, ощущая неловкость своего поведения, растерянно смотрел на Надю, все также державшей конверт не зная, что с ним делать. Ему стало не по себе уже не только за свое поведение, но более за то, что он поставил в неловкое положение эту юную симпатичную девочку.
Ситуацию попытался разрядить Роман, он подошел к Наде: - «Наденька, возьмите этот конверт себе, как чаевые. Умеем мы из пустяков создавать проблемы. Берите, берите – это ваше, за ваш труд, за ваше обаяние. У него, - он кивнул в сторону Васильева, - денег куры не клюют, как у олигарха. Васильев, ты – олигарх?»
Васильев, видя, что разговор приобретает скандальный характер, решил отшутиться: - Надя, я действительно хотел отдать этот конверт вам, но не знал, как это сделать, постеснялся, что вы поймете это как то ни так: вот, мол, старый дед решил заигрывать с молоденькой девочкой. А вот мой приятель Рома, все очень чудесно устроил, Так что, я вроде и не виноват.
Он улыбнулся, и всем стало как то легко от его откровенной улыбки.
В зале ресторана между тем шла работа: официантки тихо и деловито собирали в тележки посуду, остатки закусок, меняли скатерти, делая вид, что их совершенно не интересует о чем говорит хозяйка и ее гости. Надя, она являлась старшей официанткой, внешне спокойно воспринимала полупьяный разговор и, с едва заметной улыбкой смотрела на хозяйку:
- «Татьяна Николаевна, можно я пойду помогу девочкам?»
Хозяйка кивнула головой. – «Иди, Надежда, иди», - обращаясь к Васильеву будничным голосом продолжила, - вот мы и познакомились, - протянула руку Васильеву, - Татьяна».
Васильев не мешкая взял протянутую ему руку и тоном хозяйки ответил, - «Вадим».
Они оба улыбались, глаза их смеялись, отгоняя шутливую фривольность и внося легкость общения знакомых и приятных друг другу людей.
Роман быстро уловил ситуацию момента. Он заметил, что Татьяна – хозяйка всего этого богатого достояния, явно симпатизирует Васильеву, и что сам Васильев обретает все больший авторитет и внимание. Гаденькое чувство, похожее на ревность, где то колыхнулось в нем. Он с неприязнью смотрел на их затянувшееся рукопожатие.
Васильев высокий и стройный с заметной проседью темных густых волос на аккуратно постриженной голове излучал доброжелательность. Татьяна была на голову ниже Васильева. Не отнимая свою руку она немного запрокинув голову молча смотрела на Васильева с прищуром глаз, в которых можно было прочесть любопытство и заинтересованность.
Роман открыл бутылку с шампанским, стал разливать вино в фужеры.
- Ну вот и славненько, гора пришла к Магомеду, Магомед пришел в горе, - не довольный сказанным каламбуром он подошел к ним с наполненными фужерами: - давайте закрепим историческое событие лучезарным напитком богов – нектаром.
Зал был полуосвещен, только над их столом горело несколько светильников, встроенных в потолке. Они не заметили как к ним подошел человек, одетый в хорошо облегающий крепкое туловище серый костюм.
- «Эдичка, - первая обратила внимание на подошедшего мужчину хозяйка, - ты, как всегда – инкогнито, почему не позвонил? Есть что-нибудь будешь?»
Они обнялись в приветствии.
- «Спасибо, Танечка, я сыт, если что чашечку твоего замечательного чая?»
Хозяйка сделала жест оказавшейся рядом официантке:
- Надя, чай, как обычно, Эдуарду Михайловичу».
- «Ты я вижу уже проводила свою паству? Жалко, не успел. Хотелось кое с кем пообщаться».

Вверх

- «Да, народ совсем недавно разошелся. Все кажется, остались довольны. Тебе просил передать привет твой давний Петрович. Он, к стати, высказал интересное наблюдение. Но об этом потом. А сейчас познакомься. Это Васильев Вадим, - хозяйка сделала выжидательную паузу».
- «Вадим Петрович», - добавил Васильев.
Роман с появлением Эдуарда Михайловича стал каким-то незаметным. Он пытался чтото сказать, но у него ничего не получалось, а видны были какие то неопределенные жесты, на которые, впрочем, никто не обращал внимания. Он успел шепнуть Васильеву: - «Это он».
Надя принесла чай.
- «Так что там Петрович?» - Спросил Эдуард Михайлович, принимая из рук Татьяны чашку с чаем.
- «Петрович опять ругал законодателей. На этот раз порядки установленные для стоматологических клиник. Он несколько месяцев ждал своей очереди на протезирование, а когда, наконец, ему пришла открытка с приглашением посетить это малоприятное заведение, тут и начались неприятности и неудобства. Клиника, по его словам, оборудована прекрасно, - новейшее оборудование, множество кабинетов, персонал одет, всюду чистота, порядок и, - очереди! И в то же время, частные клиники, по его наблюдению опять же, полупустуют. Качество обслуживания у частников лучше, - там конкуренция, борьба за клиента. Короче говоря, Петрович ругал законодателей за отсутствие гибкости в медицинской политике. Он считает, что нужно дать право тем, кому положено бесплатное протезирование, обращаться в любую клинику по его усмотрению, независимо от того частная или государственная, тогда и очередей станет меньше, и обслуживание лучше».
- «А сама то ты, что думаешь по этому поводу?»
- «Я, Эдуард, ничего определенного о действующей системе здравоохранения сказать не могу, но мне до боли в сердце жалко стариков-ветеранов, вынужденных толкаться в очередях разных кабинетов».
- «Роман, а как ты ...?»
Роман, слушавший диалог с отсутствовавшим выражением лица, встрепенулся, показывая, что он, - весь внимание, хотя по всему было видно, что для него все эти разговоры совершенно не интересны, изобразил слащавую улыбку.
- «Я думаю, Эдуард Михайлович, что старость, - это данность, данная нам от природы и от этого никуда не деться».
Васильев с интересом наблюдал развернувшуюся дискуссию. Внимание, обращенное к затронутой теме, мешало ему вспомнить, где он видел лицо Эдуарда Михайловича? Оно все отчетливее проявлялось, как проявляемая фотография, и теперь уже казалось совершенно знакомым. Но где? При каких обстоятельствах ему знакомо это лицо?
Эдуард Михайлович, придерживая правой рукой чашку с чаем, смотрел в середину стола, на лице его трудно было уловить движение мысли. Он медленно перевел задумчивый взгляд на Васильева, как бы приглашая его к диалогу. Васильев спокойно встретил его глаза и тут же вспомнил, где он видел это лицо.
Васильев любил смотреть телепередачу, которую вел Листьев. Именно в той программе он и обратил внимание на молодого энергичного, немного косноязычного бизнесмена спокойно рассказывавшего, как он заработал свой первый миллион. Васильев облегченно воспринял прояснение обстоятельств, при которых заочно познакомился с Эдуардом Михайловичем. – «Значит с головой, пока, все в порядке», - подумал он и снова встретился с доброжелательно изучающим взглядом Эдуарда Михайловича.
- А вы, Вадим Петрович, что скажете по этому поводу?
- Я, как теперь говорят, не совсем вошел в тему, но мне кажется разговор идет вокруг «счастливой старости». Может ли старость быть счастливой? Мне кажется, - может, не смотря на разные старческие болячки. В этом возрасте главное, - душевное здоровье, а оно создается в семье: здоровой, дружной, любящей семье.
- И богатой, - перебил Васильева Роман.
- Да, богатой моральными принципами, Рома, духовной близостью. Кто то из великих сказал: «Страшна не сама смерть, а ее ожидание», Мне кажется, что человек, окруженный заботой и любовью близких легко проходит путь к неизбежному и спокойно отходит в мир иной. А материальное богатство, - это мебель.
- А как же с «Бытие определяет сознание»? – подал голос Роман.
Наступила пауза. Все молча думали, за столом установилась вязкая тишина. Первым нарушил молчание Эдуард Михайлович:
- Насколько я помню, Рома, Энгельс под «Бытием» подразумевал несколько иное понятие, чем то, о чем говорит Вадим Петрович?
- Я говорю о семье, как молекуле общества, которое состоит из таких молекул. Ведь вы не будете отрицать, что каждая семья живет по своим нравственным принципам»? Не зря же есть поговорки: «Мой дом – моя крепость» и «каков поп – таков и приход»? В первом случае – это о семье, во втором – о коллективе людей. В первом случае, - каждая семья живет по своим морально-этическим нормам; во втором, - коллектив живет и строит взаимоотношение между  членами общества на основании общепринятых норм или законов. Кстати, Маркс и Энгельс в своей работе, кажется, она известна под названием «Немецкой идеологии», осторожно, дословно написали: «Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание»», имея в виду, что в процессе производства, люди развивающие свое материальное производство, изменяют свое мышление. Все эти рассуждения касаются коллективного сознания. Семейные отношения между людьми, наверное, имеют свою особенность и строятся на личных качествах членов семьи, прежде всего – родителей. Есть между родителями любовь и согласие, уважительное отношение между мужем и женой тогда и дети впитывают благодатную атмосферу семьи. Нет, - дети впитывают раздрай, раздражительность.

Причиной и следствием в семейных отношениях выступает психологический фактор человека, тогда как, по утверждению названных классиков, коллективное сознание определяется трудовой деятельностью людей».
Васильев обратил внимание на то, что его слушают, не смотря на затянутый диалог, слушают внимательно. Он заметил как порозовело лицо Татьяны; Надя, убиравшая соседний стол, делала вид, что занимается только своим делом, но у нее это плохо получалось: уборка уже давно закончена и она лишь повторяла ненужные движения, стараясь не создавать шума, что бы лучше слышать Васильева.
Эдуард Михайлович упорно смотрел в стоящую перед ним чашку с чаем, но всем своим видом, как бы, поощрял Васильева, давая понять, что ему интересен завязавшийся разговор.
- Вадим Петрович, а как вы воспринимаете настоящую, я имею ввиду современную действительность? – Эдуард Михайлович оторвал взгляд от чашки с чаем и пристально посмотрел Васильеву в глаза.
- Спокойно, Эдуард Михайлович, - ничуть не смущаясь пронзительного взгляда и с какой-то ироничной легкостью ответил Васильев.
- Любопытно. Может  объясните?
- Объяснить почему спокойно...? Извольте ... Я далек от политики. Более того, скажу, всегда относился к политикам настороженно, а если точнее, - неприязненно. И вот, когда на экране телевизора появился ГКЧП, меня охватила тягостная грусть, подумалось: неужели опять возврат к старому, неужели опять смута? Но потом я не понял, а почувствовал – 1917 года не будет, народ усвоил урок и на улицу не выйдет. Это не значит, что я тогда целиком понимал новые веяния, точнее, кремлевскую и около кремлевскую борьбу за власть. Мои размышления и настроение людей скорее имели состояние неопределенности. Я не допускал краха КПСС и, тем более, развала СССР, внутренне ощущал не естественность союза «братских» социалистических республик. Какое братство между соседями, говорящими на разных языках, воспитанными на вековых традициях национальных культур и религий? Такое «братство» могло держаться только на страхе перед «старшим братом», а страх плохой союзник в деле сплачивания. Страх легко переходит в ненависть.
Был ли я противником советской власти?  Скорее нет. Но меня возмущали отдельные вопросы. Например, такие: почему директор завода не имеет права распоряжаться сверхплановой прибылью своего предприятия, заработанной за счет улучшения организации труда на своем предприятии? Почему председатель колхоза должен выполнять указание райкома на то что и когда ему сажать и сеять? Почему отдельные НИИ и КБ получают неограниченное финансирование, тогда как другие едва сводят концы с концами? И много еще – почему? Почему? Мне было стыдно, когда я выходил из подвала прикрепленного магазина, получив по талону продуктовый набор и видел унылую очередь за банкой кофе или батоном колбасы. Почему, задавал я себе вопрос, государство, объявляющее себя народным и сосредоточившее в своих руках все ресурсы народного хозяйства, допускает неравномерное распределение плодов общенародного труда между отраслями народного хозяйства, краями? Я понимаю, что в истории государства бывают чрезвычайные периоды: война, восстановление разрушенного войной хозяйства, когда нужно сосредоточить все усилия народа на решение основной государственной проблемы. И народ понимал и терпел трудности чрезвычайно периода. Но прошло сорок лет после победы, тридцать лет, как мы залатали военную разруху. Дайте народу вздохнуть. Нет. Не дают, а если дают то мизерными глотками, да и то не всем, а выборочно.

Я имел возможность видеть разницу в распределении финансирования отрасли «оборонки» и отрасли производящей товары народного потребления. Прямо скажу: чудовищная диспропорция. Что это? Госплан портачил? Да нет. Политика высшего руководства. Поразил меня тогда такой, казалось бы, бытовой пример. В Прибалтике подвальные помещения  новостроек жилых домов оборудовали под кладовки для жильцов этих домов. В Москве котлованы подвалов таких же новостроек засыпали грунтом. На вопрос корреспондента – почему так делается? Последовал ответ, - у нас использование подвальных помещений не предусмотрено. Истинная причина такой «непредусмотренности» заключалась в том, что в подвалах могла развестись антисанитария, народ не будет следить за чистотой, перестанет ходить в магазины «Овощи» и покупать гнилье с плодо-овощных баз.
Не знаю чего здесь было больше: презрения к своему народу или нежелания дать людям хотя бы маленькую собственность, чтобы они не чувствовали себя рабами.
Вот, примерно, огрублено мое объяснение, почему я с надеждой и неким восторгом встретил перестройку и продолжаю спокойно переживать ее последствия.
- Да, вы наверное правы, Вадим Петрович, в том, что идеология партийного руководства СССР основывалась на тотальном контроле «всего и вся», но согласитесь, что в этом всеобъемлимующем   надзоре были и свои плюсы, - Эдуард Михайлович с хитринкой во взгляде посмотрел на Васильева, - или я не прав?
- А я, Эдуард Михайлович, и не отрицаю, что у советской власти было много достойного подражанию. Прежде всего – возможность регулировать плоды труда всей страны. Я уверен, что при более разумном, точнее – более гуманном, распределении материального достояния народа со стороны государства наша страна была бы богаче, а народ счастливее ...
- Советский Союз был очень сильной страной, - забыв о субординации Надя приблизилась  с тележкой грязной посуды к столу, за которым шел разговор, - нас все боялись и уважали поэтому, а сейчас? Она, спохватившись, что позволила себе больше дозволенного, вмешавшись в важный разговор важных гостей смущенно и испуганно посмотрела на хозяйку, - простите меня Татьяна Николаевна, - Надя торопливо удалилась, увозя тележку.
- Вот, вот, - подпрыгнул со своего места Роман, - все и вся боялись и лизали начальству определенные места.
Заметив обращенный на него взгляд Эдуарда Михайловича Роман опустился на стул смущенно разводя руками, как бы, ища, чем их занять, взял бутылку с водкой и стал наполнять свою рюмку.
- Ромочка, может хватит? Ты уже пьян, - тихо, но настойчиво шепнула Татьяна на ухо Роману и обращаясь к Васильеву смущенно добавила, - Вадим Петрович, страх и ненависть – это все от черта, а любовь и уважение – от бога?
- Бог то бог, да сам не будь плох, - засмеялся Эдуард Михайлович, - но что есть главное сейчас? Как говорится, - на данном этапе? Тоталитаризм почил в бозе.* Сейчас мы переживаем разгул демократии. Чем такая смена декорации  уже закончится? К чему готовиться?
Васильев устал от длинного диалога, ему не хотелось продолжать привлекать к себе внимание, но чувствуя общее заинтересованное внимание, которое было обращено к нему задумчиво произнес:
- «Едва ли я могут сказать что то, заслуживающее внимание. Мне кажется каждый человек всегда должен четко понимать свое место и свою роль в общей человеческой семье. Мне, например, как человеку далекому от политики вообще ничего не нужно делать кроме одного – правильно делать свой выбор при голосовании за ту или иную партию, опираясь на свой опыт.

Вверх

______________

* Почил в бозе – скончался, умер.
Политикой пусть занимаются политики. Их сейчас появилось много. Почти все они считают себя учеными, хотя по моему убеждению политология не является наукой в строгом смысле, это скорее нечто наукообразное.
- «Но политологи опираются на статистику, социологию, - признанные науки», - подал голос Роман.
- Верно. Опираются и используют каждый по своему, как ему выгодно. Дважды два – четыре для любого ученого и неученого, поэтому я сказал – около наука. Нам, людям старшего поколения нужно делать то, что мы умеем, пропагандировать то, что мы хорошо знаем и не заниматься прожектерством. Показывать пример молодым, но это очень сложно и практически не выполнимо.
Если же пофантазировать на тему, что бы я сделал,  будь я президентом? То, на мой взгляд, самая насущная государственная проблема была, есть и будет воспитание и обучение детей, молодежи, людей среднего возраста. На этом деле нельзя экономить. Нельзя допускать слабых, плохо обеспеченных детских садов, школ, училищ, техникумов, ВУЗов. Детских домов вообще не должно быть. Для такой категории детей должны быть пансионаты с каникулами в специально подобранных семьях. Казалось бы: поставлена задача – какого человека мы должны воспитать? Здорового, честного, трудолюбивого, гармонично развитого. Что для этого нужно? Обеспечить в соответствующем возрасте соответствующие условия: воспитателей, учителей, питание и одежду, условия проживания, продуманную программу занятий. Все это в той или иной мере делалось у нас, есть исторический опыт. Нужны Макаренки, способные изучить, обобщить, составить программы, посчитать сколько это стоит. Самотек в выращивании нашего будущего не допустим. Не будем сами воспитывать своих детей, их воспитают чуждые нам силы.
- Вот что, господа – товарищи, мне пора, уже опоздал. Извините. Рад был познакомиться, - Эдуард Михайлович поспешно встал: пока, пока.
После поспешного ухода Эдуарда Михайловича в зале повисла напряженная тишина. Роман несколько раз поднимался со стула и снова садился не произнося ни слова. Татьяна задумчиво смотрела перед собой. Васильев рассеянным взглядом осматривался не находя слов приличествующих обстановке.
К столу подошла Надя:
- Татьяна Николаевна, может чего нибудь? ... Она не закончила фразы, Роман резко поднялся.
- Нет, нет. Пожалуй пора ... Он неуверенно сел на место, встретив осуждающий взгляд Татьяны.
Вадим Петрович, может быть чай, кофе? – Татьяна посмотрела в сторону Васильева, не отпуская Надю.
- Спасибо, Татьяна Петровна. И сыт и пьян и нос в табаке. Пора и честь знать.
Почувствовав неуместность сказанного более сдержанным голосом добавил6 Хочется на воздух, прогуляться ...
- Замечательное предложение. Вы не возражаете если я напрошусь вам в компанию?
- А что? Трезвая мысль, - вмешался в разговор Роман, - я бы предпочел прогулку в машине с кондиционером и музыкой ...
- И с пробкой на дороге, - добавила Татьяна, - нет, хочется пройтись пешком, проветриться.

___________   ___________

День клонился к концу. Наступила та пора когда на улице уже почти не видно спешащих с работы людей и еще не появились праздно отдыхающие любители ночных развлечений. Они шли по не широкому тротуару узкой улицы почти безлюдной. Изредка мимо проезжали машины. Тротуар был узковат для троих пешеходов, приходилось уступать редким прохожим. Наконец, Роман, шедший по правую руку Татьяны, увлеченно разговаривающей с Васильевым, почувствовал себя лишним в этой компании, изобразил, что ему холодно:
- Я, пожалуй, пойду в машину. Тебя, Вадим, подождать?
- Нет, Ром, спасибо. Мы еще немного подышим, - Васильев вопросительно поглядел в глаза Татьяны, - вы, Татьяна Николаевна, не возражаете?
- Очень хороший вечер. Так приятно и легко дышится, если вы, Вадим Петрович, не устали я бы с удовольствием еще погуляла на воздухе. А ты, Рома, я вижу озяб?
- Да нет. Не то чтобы озяб, но я   обещал подвести Вадима, уже вечереет ...
- Не беспокойся, Рома. В случае необходимости я вызову машину. Да, собственно, и вызывать не нужно. Вон, видишь? Она кивнула в сторону.
Только теперь Васильев заметил на небольшом удалении от «мерседеса» Романа, следовавшего за ними, черный «Джип». Роман посмотрел в сторону, указанную Татьяной, вяло улыбнулся: «С такой охраной я спокойно оставляю вас и, пожалуй, поеду домой. Устал что-то».
Роман повернулся и несколько резвее, чем следовало бы, сел в «мерседес», махнув на прощание рукой. Машина резко набирая скорость скрылась за поворотом улицы.
Они остались одни. Татьяна взяла Васильева под руку, слегка прижалась к нему и с нескрываемым облегчением, и, несколько, капризно сказала: - «Давно бы пора ему. Знаете, Вадим Петрович, мы с вами знакомы всего несколько часов, а мне кажется я вас знаю целую вечность. Не странно ли такое? Как вы думаете?»
Васильев задумался, не зная что и как сказать на откровенность Татьяны. Он чувствовал, что она ему нравится, у него нет никакой к ней неприязни, ему приятно ее видеть и слушать. Но вместе с тем к его благодушию примешивалась какая то  непонятность, не позволяющая до конца раскрыться. Он не мог объяснить себе это состояние. Пауза затянулась. Татьяна ждала от него ответа на заданный вопрос, но он никак не мог найти подходящих слов и это уже переходило в неприличность. «А что я, собственно, тушуюсь, как на ответственном совещании? Мы просто гуляем, совершаем моцион ...» Ему стало смешно от такой мысли. Он едва не засмеялся, но тут же подавил в себе появившийся веселый задор, сообразив, что Татьяна может принять его смех, как насмешку над ее откровением.
- Вы знаете, Таня, - Васильев посмотрел на нее, поймав себя на мысли, что неожиданно перешел на «Таня» и теперь хотел увидеть, как она это восприняла, - я уже, наверное, старый, сухарь. Но мне приятно слушать и видеть вас. С вами мне легко и просто, как бы это правильно сказать? – Он немного подумал.
- Давно я не имел такого приятного собеседника, точнее – собеседницы. У вас красивый голос. Вы увлекающая рассказчица. Словом, мне нравится общение с вами, я совсем забыл, что иду рядом с «Бизнес-вумен», а сзади следует охрана. Не совсем привычная для меня ситуация.
- Ах, Вадим Петрович. Никакая я не «Бизнес-вумен», как вы изволили меня назвать. Я, прежде всего, - женщина. Хотите послушать как я стала хозяйкой вот того всего, - она кивнула назад головой.
- Не только хочу, а и жду.
- Тогда приготовьтесь и наберитесь терпения выслушать мою исповедь. Я с удовольствием это сделаю, потому что давно ни с кем не была так откровенна как с вами.
Эдик – мой сводный брат. Когда мама вышла второй раз замуж мне было три года. У отчима то же был сын Эдик пяти лет. У нас была хороша любящая семья, мы росли как брат и сестра не подозревая, что мы сводные. Эдик рос очень умным, ласковым, скромным мальчиком. Ему легко давалась учеба в школе, институте, работа в НИИ. Я же отличалась неуравновешенным, порой дерзким нравом. Училась средне, но всегда прислушивалась к советам брата. Он для меня является непререкаемым авторитетом. По его совету я поступила и окончила экономический факультет Плехановки. Он же меня устроил в свой НИИ экономистом, заставил окончить аспирантуру. Знаете как называлась моя диссертация? – «Преимущество плановой экономики в новой экономической политике РСФСР».
- Любопытно, - Васильев остановился и внимательно посмотрел в лицо Татьяны, - какие основные аргументы вы использовали в свою защиту?
- Мне смешно и грустно вспоминать ту защиту, но благодаря Эдику все прошло успешно, особенно банкет. Но, ни это главное. Главное, что в это время началась «перестройка». Как мы, «очертя голову» бросились верить каждому слову нового, молодого Генсека! Вы помните, Вадим Петрович, как засветились глаза людей надеждой в ожидании чего-то нового, свежего, плодотворного. Может быть первые годы перестройки мне рисовались такими яркими красками и потому, что я тогда вышла замуж за школьного товарища и партнера Эдьки по бизнесу. Они в то время успешно развили поставку в Союз оргтехники. Появились не просто большие, а огромные деньги. Руководил делом Эдуард, кроме него – мой муж и главный инженер нашего НИИ. Как-то Эдик присмотрел наш сегодняшний комплекс и решил его купить. Это как раз совпало с периодом приватизации. Комплекс в то время входил в структуру «Загран-туризма», считался долгостроем и хозяева не знали как от него избавиться. Эдик организовал ЗАО. Учредителями стали он, мой муж, главный инженер и я. Мне отвели роль директора по экономике. В дело вложили небольшую сумму их фирмы, основную стоимость покрыли за счет кредита банка. Весь комплекс тут же сдали в аренду таможенному терминалу. Таможенникам нужны были складские помещения и площади под стоянку автотранспорта. Через полгода банковский кредит был погашен».
- Из сказанного вами, Татьяна Николаевна, я понял, - была проведена блестящая финансовая операция, разработал и провел ее Эдуард Михайлович. А что стало с ЗАО, вы весь теперь единоличный владелец всего комплекса?
- Потом, Вадим Петрович, наступил период антоганизма. Эдик к тому времени отошел от дел комплекса. Он продолжал развивать бизнес поставок оргтехники, расширял деловые связи с зарубежными фирмами, месяцами пропадал за границей. Комплексом занимался в основном муж. Он, помня советы Эдуарда, всю прибыль вкладывал в отделку и оборудование нашего комплекса. Мы открыли ресторан, казино, фитнес-зал... Всего было занято до пятисот человек разных специальностей, закупалось оборудование зарубежных фирм. Оборот денежных средств достиг тогда миллионных значений в долларах. Работа кипела. Но главный инженер стал настаивать на свертывании работ. Он хотел большую часть дохода, приносимого комплексом  делить  и   вкладывать  на  счета в  банках,  естественно зарубежных ...
- Почему – естественно зарубежных?
- Не верил он в «перестройку» и в новую власть. Действительно, ситуация тогда складывалась сложная, все могло в одночасье рухнуть и, как говорится, - «пропали наши денежки». Но муж стоял на своем: «Мы строим в России, - говорил он, - и все наши труды должны достаться России». Противоречия между мужем и главным инженером дошли до точки кипения. Тот не придумал ничего лучшего, - нанял киллера, который застрелил мужа прямо на рабочем месте. Причем сделал это так неумело, что тут же был задержан и во всем признался. А главный инженер выпил тогда бутылку «Виски», написал записку и застрелился.
- А что его семья?
- Был суд. Семья, жена и две дочери, получили свою долю. Остались очень довольным тем, что им тех денег хватило на покупку трех «жигулей» последней модели...
- А как вы, Татьяна Николаевна, стали банкиршей?
- Ох, ох, ох, Вадим Петрович! Все то вы хотите узнать. И все сразу? Ну ладно. Так и быть раскрою вам и эту «страшную тайну». Это, - опять Эдик. После убийства мужа, он какое то время не мог придти в себя. Ведь муж был для него не только партнером по бизнесу и мужем сестры, но и другом со  школьной скамьи. Прошло месяца три-четыре. Эдик пригласил меня в Нитцу. Там у него была запланирована встреча с деловыми партнерами. Он решил познакомить меня с ними и, заодно, отвлечь от мрачных событий. Как-то был организован обед в роскошном зале ресторана. Обед проходил чинно и мило. Гости знали о моем горе и не докучали расспросами. За десертом один из гостей, такой невзрачный господин, подсел к нам с Эдиком и завел разговор на такую тему: « мол вот у него есть небольшой скромный банк, но вполне надежный, а в России – все так неустойчиво и шатко, финансовая система в любой момент может рухнуть и он готов предложить своим русским друзьям партнерство ...».
Когда мы вернулись в гостиницу Эдик сказал примерно так: мол, конечно, Цукерберг – проходимец, но мысль подал дельную. Дело в том, что Эдик к тому времени решил оставить бизнес и пойти в политику, но еще не решил как осуществить плавный переход из одного качества в другое. В то время еще не было выработано законодательство о банковской системе, но от друзей в Госдуме он знал, что такой закон обсуждается. Он решил продать свой бизнес, а капитал вложить в создание банка «Загребская и компания», моя фамилия по мужу – Загребская. Все он сделал быстро, толково и аккуратно, а мне посоветовал никаких банковских сделок без его согласия не производить, что я и делаю до сегодня, благодаря его уму и знаниям ситуация «мой» банк ни разу не понес ощутимых убытков. Да что я вам рассказываю о таких скучных вещах. Вы уж извините бабу-дуру, понесло меня на «словесный понос», просто, порой, поговорить не с кем, глупо?

- Да Бог с вами, Татьяна Николаевна. Я весь внимание, вы удивительный рассказчик, мне доставляет истинное удовольствие слушать вас. Пожалуйста, - продолжайте.
Наступила пауза. Они сразу и вместе поняли, что что-то произошло между ними. Нарушилась некая грань их первого знакомства, когда, пусть и вполне доброе, но очерченное самоощущением своего независимого и самодостаточного положения незаметно перешло в бытовую плоскость говорильни. Эта ее последняя фраза про «словесный понос»  и «бабу-дуру» сразу поставили Татьяну Николаевну в положение более низкое, как ей сейчас казалось, в глазах Васильева. Ей стало стыдно и обидно за себя: «Что он обо мне думает теперь? Заговорила языком буфетчицы вокзального ресторана. И эта его фраз, - «истинное удовольствие слушать вас ...» - прозвучала как то фальшиво, не свойственно его серьезно-практическому уму». Она сделала неуверенную попытку освободить свою руку, которой держала Васильева, но вовремя остановила себя: «Что-это я? Как девка. Совсем свихнулась...?»

Васильев ощутил и понял причину изменившегося настроения спутницы. Ему стало стыдно за минутную расслабленность, приведшую к непозволительной фамильярности. Он покрепче прижал локтем руку Татьяны, давая понять, что все понимает и просит прощения за допущенную неловкость. Он повернулся к ней лицом, внимательным долгим взглядом посмотрел в ее глаза и этот взгляд все расставил по своим местам: они уважающие друг друга собеседники, без задних мыслей.
Они шли еще несколько минут молча, думая каждый о своем, молчаливая пауза теперь сближала их.
- Вадим Петрович, - нарушила молчание Татьяна, - расскажите о себе, а то я все болтаю, болтаю, не даю, наверное, вам рта раскрыть...?
- Да я уже там, в ресторане, кажется, много наговорил? А, в прочем, обозначьте тему. О себе многое можно ... Ну, к примеру, - личная жизнь, детство, семья, работа; понимаете о чем я ...?
- Расскажите о том, что вас сейчас больше всего занимает? Интересует? Чем живете?
- Знаете, Татьяна Николаевна, занимает все понемногу. Хотя, наверное, последнее время – это причины распада СССР ...
- О, - это интересно. Ну и какие же мысли в этой связи посещают на «заслуженном безделье»?
К Татьяне вернулось хорошее игривое настроение, она немного ускорила шаг и покрепче прижала локоть Васильева, как бы поощряя его к разговору.
- Нас с котом Васькой посещают разные мысли по поводу нашей бренной действительности. А если серьезно, я часто думаю о мотивах или мотивациях, коими руководствовались Горбачев и Ельцин, будучи  у руля-кормила нашего государства. Конечно, не обошлось без чувства жажды власти. Это такое, как мне кажется, состояние психологии политика, которое мобилизует его умственные и физические силы на поступки, противоречащие собственным убеждениям или, правильнее сказать, заставляющие отказаться или отступить от прежних убеждений. Не верю я, что оба названых политика априори были антисоветчиками. Но оба хорошо видели и понимали, что консерватизм планового хозяйства ведет в тупик, ведет к  обнищанию народа. Послевоенная история только подтверждала бесперспективность плановой экономики в том виде в котором она насаждалась в СССР и странах Соцлагеря.

Встал, естественно, вопрос каким образом можно улучшить положение? И вопрос вроде бы лежал на поверхности: дать производителям возможность самостоятельно распоряжаться оборотными средствами и часть прибыли, сверхплановой, отдавать коллективам, которые такую прибыль заработают.
Собственно, - в этом и заключалась суть реформы Алексея Николаевича Косыгина. Помните: «Экономическая эффективность и стимулирование труда?» Против реформы тогда выступила партийная бюрократия: что делать с неэффективными предприятиями, которыми управляют бездарные, но истинные коммунисты, назначенные партией на руководящие должности? Получится подрыв авторитета партии, ее единства. Так и заболтали косыгинскую реформу. А зря. Дали бы ей ход тогда в 70-х годах, наверное, не нужна бы была горбачевская перестройка.
Горбачев, мне кажется, искренне верил в возможность перестроить экономику, а перестраивать, прежде всего, нужно было то, что мешало развиваться экономике, - КПСС. Понимал это Горбачев? Думаю, - да. Но побаивался поднять руку на «святая святых» того времени, - руководящую и направляющую: «честь, ум и совесть всего народа».

А Ельцин не побоялся: демонстративно вышел из КПСС, создал ореол борца за народное счастье гонимого властью.
Мне кажется, что у Запада не было особого желания развались СССР, главная задача заключалась в свержении КПСС. Собственно, они и не скрывали этого никогда. Борьба с коммунизмом велась всегда всем капиталистическим миром.
Запад внимательно следил за ходом перестройки в СССР. Горбачев был в зените славы Тетчер, Рейган отвешивали ему реверансы и он, Михаил Сергеевич, мне кажется, клюнул на эти «политические реверансы», притупил бдительность, слишком доверился словесным обещаниям новых «союзников». Отсюда последовало поспешное принятие политических решений в обмен на необходимую в то время, но мало перспективную экономическую помощь. Помните: это поспешный вывод, похожий на бегство, наших войск из соцстран, уступка промысловой акватории в Беринговом море и т.п. Но это, как говорится, были цветочки. Ягодки же Запад увидел в различии «плюрализмов» Горбачева и Ельцина. Горбачев тогда провозгласил «социалистический плюрализм мнений», а Ельцин – «политический плюрализм». Улавливаете разницу?
Помните поездку Ельцина в США? Тогда много писали в газетах, показывали по телевидению как он там встречался с сенаторами, конгрессменами. Наша пропаганда сводилась к тому, что он там пьянствует и такое его поведение не может встретить поддержки со стороны американцев. Мне кажется, что именно в той поездке Ельцин убедил влиятельных политиков США, что именно он похоронит КПСС в обмен на кредиты «ножки Буша».
После того визита Ельцина в США, запад охладел к Горбачеву, выделив ему роль «свадебного генерал».
- Вадим Петрович, но почему все же сорвалось подписание «Союзного договора» и появилось «Беловежское соглашение»?
Васильев задумался. Они медленно подходили к смотровой площадке на Воробьевых горах.

- В Беловежской пуще, Татьяна Николаевна, произошло то, что много раз случалось на Руси. Удельные князья поделили СССР на удельные княжества. Какова причина? Мне кажется условия и причина того соглашения были заложены Лениным в уставе ВКП(б). В то время, наверное, жесткая дисциплина в партийных рядах была необходима и оправдана.Безоговорочное подчинение и выполнение решений партии. Шаг в лево, шаг в право от линии партии объявлялись левым или правым уклоном, то есть оппортунизмом со всеми вытекающими последствиями. Затем такое требование распространилось на государственные и экономические отношения между республиками. Если снять пропагандистскую шелуху, то Горбачев пытался удержать «удельных князей», в лице первых секретарей Центральных комитетов партии союзных республик, в рамках очерченных ЦК КПСС. А Ельцин убедил «удельных князей» развалить СССР и тем самым от КПСС оставалась КП. Вот такая комбинация получилась. Что явилось залогом успеха такой комбинации? Мне кажется, в большей мере такому успеху содействовала вялая реакция Горбачева на сепаратизм Межрегиональной группы на съезде народных депутатов и последовавшем за тем Указа Ельцина о верховенстве законов Российской Федерации над законами СССР.
Нус, я совсем заговорил вас своими домыслами, Татьяна Николаевна.

- Ничуть нет. Вы мне, Вадим Петрович, открылись совсем в новом качестве. Вы оказывается аналитик, я бы сказала – политолог.
- Боже упаси, Татьяна Николаевна. Есть политологи, а есть полит-болтологи, я, скорее, отношусь к последним. Впрочем, давайте сменим тему, тем более, как мне кажется – караул устал. – Васильев кивнул в сторону приближающегося от «Джипа» мужчину.
- Это наш начальник охраны, познакомьтесь – Николай Николаевич.

- Васильев, - Вадим Петрович пожал протянутую ему руку начальника охраны.
- Татьяна Николаевна, какие будут указания, здесь с машиной стоять нельзя, мы отъедем вон на ту стоянку, - он кивнул в сторону.
- Николай Николаевич, вызовите мою машину, водитель отведет Вадима Петровича, а я поеду с вами.
Начальник охраны ушел, они остались на смотровой площадке. Внизу в лучах прожекторов сиял стадион в Лужниках, чуть в стороне красиво смотрелись Храм Христа Спасителя, Кремль. Васильев обратил внимание Татьяны на Новодевичий монастырь:
- Смотрю на комплекс Новодевичьего и невольно возникают картины прошлого. Здесь Борис Годунов дал согласие взойти на Российский трон, что потом привело к смутному времени, лже царям  и нелже предательствам бояр. Вот там, левее напротив монастыря Сетунь впадает в Москва-реку. И где-то там на берегу речки Сетунь московские бояре присягали польскому королевичу, звали его на Московский престол. Кстати, в 2013 году исполняется 400 лет восшествия на царство Михаила Романова, давшего династию вплоть до последнего царя Николая второго. Сколько величественного и трагического произошло за 300 с небольшим лет правления Романовых?! Вон, видите храм Христа Спасителя? Его, вы знаете возвели к 100-летию победы над Наполеоном Бонапартом, а по первому проекту храм должен был построен здесь, на Воробьевых горах, даже фундамент успели заложить ...

Да, - дела давно минувших лет. Но сколько аналогий дает нам история?
Они стояли на смотровой площадке и смотрели на Москву, раскинувшуюся за рекой. Не сговариваясь оба думали об одном и том же, - это наш город, наша Родина. Какой он большой и красивый? Какой необъятный и организованный в своем бытии; в организованном движущемся потоке машин, подчиняющемся командам светофоров? А что получится если светофоры погаснут?
Первой нарушила молчание Татьяна Николаевна.
- Вадим Петрович, у вас, наверное, есть какая-то светлая мечта? Ну чтобы вы сделали окажись в вашем распоряжении большое состояние? Много денег? Представьте, что вы – миллиардер?
Васильев неожиданно поежился, как бы отгоняя от себя некое ведение, потом улыбнулся и тряхнул головой.
- Я только что, за минуту до того как вы задали мне этот вопрос, отчетливо слышал ваш голос и именно такой же вопрос   произнесенный вами ... Мистика какая-то, не правда ли?

- Нет. Нет. Нет, Вадим Петрович! Вы уходите от ответа на мой вопрос, пожалуйста, ответьте, я жду, мне очень нужно ...
Татьяна Николаевна держала руку Васильева и, кажется, притопывала ножкой, подтверждая свое нетерпение немедленно услышать ответ на поставленный вопрос.
Васильев обратил свой взгляд на понараму Москвы.
- Посмотрите, Таня, на наш город. Он такой необъятный, не видно края, разросся. Все так не просто в нем, бурлит как реактор со своими нейтронами, позитронами ... Нужна большая сила ума, четкая организация процессов мегаполиса – реактора, чтобы реакция в нем шла на благое дело.
Вы спрашиваете: на что я потратил бы большие деньги? Не знаю. Нужно подумать, что сейчас нуждается в поддержке, чему нужно помочь? Есть, правда, у меня мечта почти фантастическая, но, как мне кажется появившаяся на почве анализа нашей российской действительности. Я часто думаю, почему обладая несметным природным богатством мы остаемся средне достаточной страной? Все то у нас есть: огромная территория с изобилием всего, что нужно для процветающей жизни, есть народ не лучше и не хуже другого народа. Но чего то нет такого, что держит нас на среднем уровне цивилизации, вернее сказать, - не позволяет оторваться от посредственности. И знаете, Татьяна Николаевна, к какому выводу я все время прихожу? Мы плохо, или не достаточно хорошо, воспитанный народ.

Мы мало уделяем внимания воспитанию детей. Причин здесь много. Главные из них: крутая ломка государственного устройства и как следствие – нищета основной массы населения, разорительные гражданские войны, изоляция внешних связей с цивилизованным миром. Во всем этом сыграли свою роль нашествие татаро-монгол, смутное время после ухода династии Рюриковичей, революции начала двадцатого века. Я назвал три этапа, свернувших наш народ со столбовой дороги цивилизации общества: Татаро-монгольская орда оторвала Киевскую русь от европейской культуры; «Смутное время» поколебало устои государственности и православия Руси; «Большевистское  правление» изолировало нашу страну от цивилизованного мира и заставило напрячь все силы на создание «Военного государства».

Вот так складывалась несчастная судьба славянского народа. Не было времени и сил думать о воспитании детей, - своего будущего. Выжили и сохранили свою индивидуальность наши предки благодаря малым городам, деревням и селам, где теплились и жили народный дух, вера, взаимопомощь, общинность. Большие города развращают людей, общество. Сюда стекается та часть населения, которой присуща психология паразитизма, здесь для такой категории людей существуют условия аморального поведения и аморальной жизни.

Будь у меня возможность, я бы построил небольшой городок, даже не городок, а поселок городского типа со всей инфраструктурой современного поселения. Сколько у нас пустует земли? Поселок должен располагаться на обширной земельной площади с хорошими дорогами, люди должны жить в хороших отдельных домах со всеми удобствами. Но главное, - я бы в таком поселке организовал среднее учебное заведение, где бы готовили будущих грамотных специалистов фермерского хозяйства. Представляете, - такое полисельскохозяйственное учебное заведение с полным набором технологий: полеводства, животноводства, птицеводства, садоводства, словом всего комплекса сельхозпроизводства с замкнутым циклом, - от выращивания продукта до производства из него товарной продукции: консервов, сыров, колбас и т.п. Еще в таком учебно-производственном хозяйстве должна быть налажена утилизация сопутствующих производству материалов. Зачем, скажем, вываливать навоз, другие отходы, когда методом их переработки можно получать тепло, удобрения или какую-то полезную продукцию, - все должно идти в дело, так называемая, - безотходная технология, экологически чистое производство.

На учебу в таком хозяйстве я бы принимал детей – девочек и мальчиков 10-12 лет. Это должны быть классы организованные по типу суворовских училищ с хорошей общеобразовательной программой, продуманной системой воспитания и развития детей. А это значит с необходимым набором кружков, секций по интересам ребят, строгим от подъема до отбоя режимом, заполненным учебой, играми, экскурсиями, диспутами, соревнованиями ... С постепенным приучиванием детей к труду, самостоятельности, любви к делу и гордости достигнутыми результатами.
- Вадим Петрович, но, где вы найдете таких воспитателей и педагогов, для такого замечательного проекта?
Татьяна Николаевна внимательно и с большим интересом слушавшая увлекший ее рассказ, вся подалась к нему и сама уже, захваченная его мыслями, перенеслась в сказочную страну, рисуемую Васильевым.

- Да, Татьяна Николаевна, - это, наверное, самый сложный вопрос, где взять пригодных к воспитанию детей специалистов? Не знаю. Но может быть пойти по такому пути. Пока будет проектироваться и строиться такой комплекс потребуется года три-четыре. За это время можно объехать педагогические и сельскохозяйственные ВУЗы и поштучно отобрать на контрактной основе желающих студентов-старшекурсников. Наверное найдутся желающие и подходящие. Но нужен конкурс, а для этого должно быть заманчивое предложение  и психологических отбор.
- А как вы думаете, Вадим Петрович, отпустят ли родители своих детей в такой интернат?
- Думаю, да. Но можно посмотреть и детские дома. Много еще детей там. Нужно изучить, чем обернулись подобные проекты в Калужской области? – Васильев умолк, на его лице отразилась грусть и пропало желание продолжать разговор. Что-то жалкое сжало сердце, захотелось закурить ...
Татьяна Николаевна, заметив как изменилось выражение лица Васильева, неожиданно для себя спросила:
- Вадим Петрович, а у вас есть дети?
- Да, есть: сын и дочь, Но они уже взрослые, самостоятельные люди. Есть внук и внучка. Славные детки, моя радость, надежда и утешение.
Утешение, - отметила для себя Татьяна Николаевна, - утешение чего? Не все видно безоблачно в жизни этого серьезного, не подающего вида на свои неустройства человека?

Подумав некоторое время и ощутив, что прерванный разговор не получит продолжения, она подала руку Васильеву, давая понять, что разговор и время их встречи закончены, после небольшой паузы задумчиво произнесла:
- Вадим Петрович, то о чем вы говорили и сейчас думаете должно, мне кажется, иметь продолжение. Ваши мысли мне понятны и близки. Более того,  я нашла в них какую-то пока не очень ясную для меня, мысль. Это даже не мысль, а ответ, пока не вполне мною осознанный, но давно уже волнующий меня вопрос о значимости ответственности перед своим народом, перед нашими соотечественниками что ли? Нет, я говорю что то не то, невразумительное. Но вот представьте, вы идете по улице здоровый, довольный собой человек и видите едва передвигающегося, с палочкой пожилого человека, который остановился передохнуть, или ему стало плохо. Вам ничего не стоит проявить знак доброй воли: улыбнуться, спросить не нужна ли человеку помощь... Вы сегодня обратили внимание на близкую тему, тему ответственности нас здоровых, достаточных людей перед другим слоем нашего общества, - детьми, нашим завтра. Конечно, - это вопрос государства, но и мы сирые, неверное можем принять участие в решении этого вопроса, хотя бы тем, что не будем молчать, а возможными нам способами понуждать государство заниматься решением проблем воспитания подрастающего поколения. Это, ведь, не менее важно, чем сегодняшнее состояние обороны страны. Может, действительно, случиться так, что завтра никто не захочет оборонять отечество.

Слушая Татьяну Николаевну, Васильев почувствовал грусть в ее голосе и сам отметил в себе все явственнее наступающее состояние грусти. – «Вот так, - подумалось ему, - истинно российское, - начали за здравие, заканчиваем – за упокой». Он встряхнулся отгоняя от себя наплывшее грустное:
- Ерунда, бред, Татьяна Николаевна, видите и на старуху находит проруха, это я о себе. Извините, что подпал под мечтательность и фантазерство. Нужно в жизни все же быть реалистом, а не мечтателем.
- Ну, почему же, Вадим Петрович, мечтать тоже нужно и, даже, необходимо ...
- Не нагружая собеседника, а я вот взял да и испортил вам вечер, хорош собеседник?!

- Ничего вы не испортили. Я вот о чем сейчас думаю: давайте ка поработаем над этой темой. У меня возникло желание не ограничиваться нашим разговором, а продолжить, подумать. Для начала хочу попросить вас составить блок-схему, как вы сказали – «Поселка городского типа». Как я поняла, основная функция «поселения», - обучение и воспитание детей в учебно-трудовом процессе, процессе гармоничном, духовно-нравственном, где бы дети взрослели, познавали жизнь активно участвуя в созидании. Вот только, где найти специалиста, который смог бы разработать методику такого воспитания? Я имею в виду совмещение детской любознательности с детской индивидуальностью, индивидуальностью поведенческой. Чтобы процесс воспитания и обучения гармонично дополняли один другого, были в радость, не утомляли, а побуждали к активной работе ум и энергию ребенка.

Слушая собеседницу Васильев поймал себя на мысли, что Татьяна Николаевна говорит о вещах близких ему и волнующих его. Даже сам ход ее рассуждений совпадает с мыслями  его самого. «Что это?» - подумалось ему, - унисон, телепатия? А может быть я опустился до тривиальности и мыслю прописными истинами». Ему стало грустно от такого вывода.

- Вы, Татьяна Николаевна, затронули главный вопрос, о чем и я часто думаю. Не знаю, - есть ли специалисты в области просвещения, которые разрабатывают проблемы оптимизации «воспитания – образования»? Думаю есть. Но об этом мало говорят и пишут. Во всяком случае, я не припомню таких публикаций. Да и важна ли в таком вопросе теория? Дело в практике, нужен человек с духовно-нравственным складом ума: педагог-воспитатель.
- Вы правы Вадим Петрович. Вот и давайте займемся практикой. За вами, пока, - блок-схема, чтобы затем перейти к разработке технического задания на проектирование и экономического обоснования. Вы мне сегодня обозначили вектор, по которому нужно следовать, если хотите, - вектор целеустремленности. Я не оставлю заботу о стариках, но то, о чем мы сегодня так мило поговорили, мне показалось не менее важным полем деятельности, а может быть и более важным.
- Так вы что, хотите попробовать претворить в жизнь мою бредовую идею?

- А почему бы и нет? И не такая она бредовая. Меня, просто, обуревают сейчас мысли какое величие может скрываться за этой работой?! Какой простор полезности? Не отказывайте мне в помощи и дружбе, Вадим Петрович.
Начальник охраны курил в стороне не мешая разговору Загребской с Васильевым. Он подошел сообщить, что машины ждут на стоянке.

Вверх